Всего, согласно документам немецкой трофейной службы, на складах в Бресте было взято более 30 000 винтовок, 1000 пулеметов и 280 минометов польского производства.
Вдоль границы, вблизи Бреста, ожидали врага многочисленные доты 62-го укрепрайона.
Большинство крупных бетонных укреплений оборудовали артиллерийскими орудиями и пулеметными установками.
Количества бойцов, оружия и техники вполне хватало, чтобы долго защищать город, держа под контролем основные шоссейные и железнодорожные пути. Однако паника была такова, что среди оставленных в спешке документов оказались списки руководителей партийных организаций области, комсомольских активистов и информаторов НКВД.
Гитлеровцам в Бресте достались 35 паровозов, более 1500 вагонов, 123 легковых и 988 грузовых автомобилей, 65 артиллерийских тракторов и 22 автобуса.
К шести утра в городе не осталось ни высшего гражданского, ни высшего военного начальства, способного взять на себя ответственность за оборону и своей властью распечатать оружейные склады.
При наличии сражающегося гарнизона города Бреста, взявшего бы под контроль железнодорожные пути на Хелм, Ковель, Минск, Варшаву, Белосток и автомобильные дороги на Луцк и Минск, начальный этап войны мог сложиться иначе.
Однако вечером, накануне грозных событий командующий ЗапОВО генерал армии Павлов, как уже было сказано, наслаждался в театре Минска Мольером… Так что расстрелял он был по заслугам.
Очагами сопротивления в самом Бресте стали только областной военкомат, продержавшийся до вечера, и железнодорожный вокзал города.
«Русский гарнизон Брестской цитадели в буквальном смысле слова вел борьбу до последнего патрона, до последнего человека. То же самое было в районе Брестского вокзала. Там войска противника сосредоточились в глубоких вокзальных подвалах и отказывались сдаваться. Как я узнал позже, пришлось затопить подвалы, так как оказались неудачными все другие попытки взять вокзал», — написал в мемуарах любимец Гитлера диверсант Отто Скорцени, побывавший в Бресте в самом начале войны.
В начале июля группа защитников вокзала смогла вырваться из города, когда враг уже был в Минске. Те, кто остались в живых, ушли в партизанские отряды, где сражались до освобождения Белоруссии.
«Сверкая блеском стали»
История предательства генерала Павлова получила свое документальное подтверждение в работах целого ряда современных исследователей.
Теперь мы знаем наверняка: все необходимые решения по отражению агрессора в середине июня 1941 года руководством страны (как бы к нему не относились!) были приняты.
Да, Сталин, как глава государства, сосредоточивший на тот момент в своих руках всю полноту власти, несет личную ответственность за трагические события 1941 года. Его вина в том, что такие люди, как Павлов или Кирпонос, были назначены командующими ключевыми военными округами, а начальником Генерального штаба РККА стал Жуков.
(Впрочем, после того, как во главе Компартии оказались Горбачёв, Яковлев и Шеварднадзе, ставшие могильщиками СССР, а в Беловежской пуще Ельцин, Кравчук и Шушкевич выписали ему «свидетельство о смерти», многое видится иначе.)
Тот самый Жуков, которого его непосредственный начальник К. К. Рокоссовский в 1930-ом аттестовал следующим образом: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит» («Военно-исторический журнал», № 5, 1990 год, стр. 22).
И дело тут, думается, не в последствиях чистки 1937-1938 гг. После победы на Халхин-Голе над японцами Г. К. Жуков создал себе образ бесстрашного и талантливого полководца. И Сталину, естественно, приходилось с этим считаться.
И еще один немаловажный фактор. Мы знаем, какие шапкозакидательские настроения царили в РККА — разобьем, дескать, врага малой кровью да на его территории! Об этом с горечью и болью пишет Константин Симонов в трилогии «Живые и мертвые».
Они, эти настроения, не пресекались, а наоборот — культивировались. Войска не учили действовать «от обороны».
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход.
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал в бой нас поведёт.
Кроме того, многие искренне полагали, что в случае нападения Гитлера на СССР восстанет пролетариат Германии, об этом показывали в художественных фильмах и писали в книгах — что создавало в армии и обществе опасные иллюзии.
В своих мемуарах «Цель жизни» знаменитый конструктор А. С. Яковлев пишет: «Вспоминается книга Н. Шпанова, изданная перед самой войной, летом 1939 года. Она называлась «Первый удар. Повесть о будущей войне». Книга эта посвящена авиации. Повесть Шпанова рекламировалась как «советская военная фантастика», но она предназначалась отнюдь не для детей. Книгу выпустило Военное издательство Наркомата обороны, и притом не как-нибудь, а в учебной серии «Библиотека к омандира»! Книга была призвана популяризировать нашу военно-авиационную доктрину.
Не один командир с горечью вспоминал впоследствии о недоброй «фантастике», которой, к сожалению, пронизывалась наша пропаганда перед войной, сеявшая иллюзии о том, что война, если она произойдет, будет выиграна быстро, малой кровью и на территории противника».
…Все это и многое другое не снимает ответственности со Сталина. Однако открывшиеся обстоятельства, в том числе относительно роли некоторых высших чинов РККА, требуют непредвзятого и объективного подхода.
Как отмечает заведующий научным сектором Российского военно-исторического общества Юрий Никифоров: «За то, что многие приказы и распоряжения Наркомата обороны и Генштаба были исполнены с опозданием или вообще остались только на бумаге, несут ответственность командующие и штабы приграничных округов и подчиненных им армий. Сваливать на Сталина всю вину за опоздание с приведением войск в боевую готовность, как это повелось со времен Никиты Хрущёва, я считаю неправильным».
Однако до сих пор не получен ответ на вопрос: где та грань, что отделяет невольные ошибки, грубые просчеты от фактического предательства?
Выслать арту на полигоны
Фюрер рассчитывал на молниеносный бросок. Казалось, его планам блицкрига суждено сбыться. Павлов и ему подобные генералы, вольно или невольно, подготовили почву для последующей катастрофы.
О том, что накануне войны происходило много чего «странного», свидетельствует Маршал Победы К. К. Рокоссовский, проходивший службу в КОВО, которым командовал Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Кирпонос.
«Из штаба округа, например, последовало распоряжение, целесообразность которого трудно было объяснить в той тревожной обстановке, — свидетельствует Константин Константинович. — Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне.
Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем…»
В своих воспоминаниях К. К. Рокоссовский сообщает, что командованием КОВО он, командир 9-го мехкорпуса, вообще не был поставлен в известность ни о майской «Директиве № 503862 / сс / ов», ни о начале выдвижения к рубежам обороны под видом «учений», что стали поступать в округ после 13 июня.
К. К. Рокоссовский узнал о начале войны из случайных звонков в штаб округа. А о том, что в КОВО отрабатываются некие «планы прикрытия», согласно директивам Наркомата обороны и Генштаба, что эти части 15 июня поднимаются по тревоге и начинают выдвижение к границе на случай обострения обстановки и начала войны, командир мехкорпуса резерва вообще не подозревал — не был поставлен в известность!
Как такое могло быть? Видимо «забыл» командующий КОВО генерал Кирпонос о некоторых частях своего округа. Внятного ответа на это не существует.
Вообще, как показали дальнейшие события, полководцем Михаил Петрович был слабым — хотя в 1940 году именно его дивизия, обойдя по льду Финского залива «линию Маннергейма», сумела в ходе жестокого боя взять Выборг. Но одно дело — комдив, другое дело — командующий целым округом, тем более таким, как Киевский особый!
Трагедия Киева
В начале сентября командовавший войсками Юго-Западного направления маршал С. М. Будённый сообщил Сталину, что из киевского выступа надо уходить. Командующий Кирпонос с этим не согласился, и Семёна Михайловича сняли.
14 сентября к Сталину напрямую обратился подчиненный Кирпоноса, начальник штаба фронта генерал Тупиков (вчерашний военный атташе СССР в Берлине) и предложил отвести войска, иначе катастрофа неизбежна.
По словам начальника оперативного отдела штаба фронта Ивана Глебова, Сталин связался по телеграфному аппарату «Бодо». Потребовал Кирпоноса, но ему ответил член Военного совета М. А. Бурмистенко: «Командующий и я не согласны с паническими настроениями Тупикова. Мы не разделяем его необъективной оценки обстановки и готовы удерживать Киев любой ценой».
Сталин вышел из себя: «Я требую ответа у Кирпоноса, командующего. Кто командует фронтом — Кирпонос или Бурмистенко? Почему за командующего отвечает член Военного совета, он что — больше всех знает?
У Кирпоноса разве нет своего мнения? Что у вас случилось после нашего с Вами разговора 8 августа? Отвечайте».
Только тогда в разговор включился Кирпонос: «Фронтом командую я, товарищ Сталин. С оценкой обстановки и предложениями Тупикова не согласен… Примем все меры, чтобы Киев удержать. Соображения на этот счет сегодня направляю в Генштаб. Верьте нам, товарищ Сталин. Я Вам докладывал и повторяю вновь: все, что имеется в нашем распоряжении, будет использовано для обороны Киева. Вашу задачу выполним — Киев врагу не сдадим».
Сталин: «Почему Тупиков паникует? Попросите его к аппарату. Вы, товарищ Тупиков, по-прежнему настаиваете на своих выводах или изменили свое мнение? Отвечайте честно, без паники».
Тупиков: «Товарищ Сталин, я по-прежнему настаиваю на своем мнении. Войска фронта на грани катастрофы. Отвод войск на левый берег Днепра требуется начать сегодня, 14 сентября.
Завтра будет поздно. План отвода войск и дальнейших действий разработан и направлен в Генштаб. Прошу Вас, товарищ Сталин, разрешить отвод войск сегодня. У меня все».
Сталин: «Ждите ответа…»
Счет времени перед катастрофой между тем уже шел на часы. Через день был получен устный приказ на отход, но Кирпонос потребовал письменный — и тот пришел из Москвы еще через день. А дальше произошло неминуемое.
«…Горе войскам, ему вверенным»
Погиб командующий фронтом генерал-полковник Кирпонос бестолково, подставив под смертельный удар врага большое число кадровых офицеров, оказавшихся в урочище Шумейково на Полтавщине.
В это же самое время другая штабная группа, которую возглавил будущий маршал Иван Баграмян (на тот период начальник оперативного управления КОВО), вырвалась из окружения на стыках заслонов двух немецких танковых соединений.
Баграмян безрезультатно ждал Кирпоноса… И не дождался. До конца своей жизни Иван Христофорович задавался мучительным вопросом: почему командующий округом двинулся со своей группой в другом направлении? И не мог дать на него ответа.
В своих мемуарах «Солдатский долг» К. К. Рокоссовский рисует такую картину: «КП фронта оказался в Броварах, на восточном берегу Днепра. Остаток ночи я провел в штабе фронта, а утром представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу. Меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность. Заметив, видимо, мое удивление, он пытался напустить на себя спокойствие, но это ему не удалось. Мою сжатую информацию об обстановке на участке 5-й армии и корпуса он то рассеянно слушал, то часто прерывал, подбегая к окну с возгласами: «Что же делает ПВО?.. Самолеты летают, и никто их не сбивает… Безобразие!» Тут же приказывал дать распоряжение об усилении активности ПВО и о вызове к нему ее начальника. Да, это была растерянность, поскольку в сложившейся на то время обстановке другому командующему фронтом, на мой взгляд, было бы не до ПВО.
Правда, он пытался решать и более важные вопросы. Так, несколько раз по телефону отдавал распоряжения штабу о передаче приказаний кому-то о решительных контрударах. Но все это звучало неуверенно, суетливо, необстоятельно. Приказывая бросать в бой то одну, то две дивизии, командующий даже не интересовался, могут ли названные соединения контратаковатъ, не объяснял конкретной цели их использования. Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет ее знать».
Описав то, что было им увидено, маршал Рокоссовский делает вывод: «В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным».
