На огненной черте
Продолжение. Начало в прошлом номере.
Задача, поставленная морякам, была предельно простой и сложной одновременно. Как только последние наши отступающие войска в районе Смоленска перейдут на левый берег Днепра, заткнуть, запечатать это бутылочное горлышко. Не дать немцам «вылиться» на левый берег, а самое главное — сохранить мосты для последующего контрудара наших войск.
С перерывами на время бомбёжек партизаны целый день подвозили боеприпасы на позиции. За это время они потеряли лишь две поводы, но люди остались целы. Им повезло, склад не пострадал. Он был устроен на склоне глубокого оврага, прикрыт настилом из брёвен, затянут маскировочной сетью и ветками кустарника.
Партизаны часам к пяти вечера уже изрядно вымотались, устали и лошади, но почти все боеприпасы были перевезены.
Левашов подозвал к себе старшего партизанской группы, Васю Прохорова, гармониста и балагура с непослушными рыжими вихрами. Он легко спрыгнул с телеги и подбежал к коменданту.
— Всё, Вася, заканчивайте. Собирай всех своих. Распрягите лошадей, поешьте, отдохните, а как стемнеет, погрузим вас. Ночью двинетесь в обратный путь.
*****
Партизаны собрались на не‑ большой полянке, под навесом, у полевой кухни. Сытно поели, группками разбрелись на отдых. Кто‑то лёг в телегах на соломе, кто‑то прилёг на травку в прохладе леса. И только весельчак Василий, уже успевший подружиться с поварами и рабочими по кухне, что‑то наигрывал на своей гармошке в кругу благодарных слушателей.
Василий звал к себе девчат, но Вера с Машей валились с ног от усталости и вежливо отказались. Они подошли к раскидистому дубу, постелили старый кожушок и телогрейку на траву, скинули обувь и блаженно растянулись, давая отдых натруженным рукам и ногам. Какое‑то время они лежали, не шевелясь и не разговаривая, вдыхая дурманящий аромат настоянных на жаре лесных трав и цветов.
Бухала канонада, где‑то совсем рядом шли кровопролитные бои, а Васина гармошка выдавала что‑то лиричное, щемящее душу. Это так напоминало о мирной жизни! О вечерних посиделках за околицей… Задушевные мелодии разбередили девичьи сердца. Каждая думала о своём.
Вера повернула голову к под‑ руге:
— Маш, а ты видела такого чубатого старшину с четвёртой батареи?
Маша лежала на спине, вытянув ноги. Глаза её были прикрыты. Играя сорванной травинкой, она медленно поглаживала ею по щеке. Маша думала о Николае.
— Ну, Маш, видела или нет?
— Какого старшину? — нехотя отозвалась Маша.
— Ну, такого, здоровенного, с усами!
— А-а, это строгий такой. Украинец, кажется?
— Ну да! Ну и как он тебе? — оживилась Вера.
Чуть подумав, Маша проговорила, всё так же не открывая глаз:
— Да ничего вроде, только уж большой он какой‑то. Прямо великан.
Маша открыла глаза и, улыбнувшись, посмотрела на подругу, уже понимая, к чему та клонит.
— Да ты что?! Мужика много не бывает! Ну да, огромный, зато он добрый и ласковый. И так смешно говорит! — Вера хихикнула. — А знаешь, какие у него руки? — мечтательно понизив голос, проговорила Вера, глядя куда‑то в даль, и в её взгляде читалось блаженство. — Такие сильные, большие и… очень нежные.
*****
Гармошка внезапно смолкла.
— Да ты чего, девка, никак влюбилась? — Маша с интересом разглядывала подругу.
— Ой, не знаю! — Вера резко сорвала травинку. — Наверное… Как увидела его, так будто жаром обдало… Весь день о нём думаю… Раньше с парнями как‑то всё проще было: и целовались, в кино и на танцы ходили, но чтоб вот так… А тут, как подъезжаем к батарее — сердце колотиться начинает, а как подойдёт он, заговорит со мной, прям обмираю вся…
Тут гармошка вновь заиграла, на этот раз озорные деревенские частушки. Девушки невольно посмотрели в ту сторону. Видимо, повара налили Василию что‑то посущественнее компота. Это было видно по его раскрасневшемуся лицу и хитроватой улыбке. Его пальцы бойко бегали по кнопочкам, а он с прищуром подёргивал в такт головой и на всю поляну выводил:
Как я в нынешнею зиму
Полюбил одну разиню,
Что не стану говорить —
Она, разиня рот, стоит…
Грянул озорной проигрыш с переливами, кто‑то из поваров, в смешном длинном фартуке, бросился в пляс. Девушки переглянулись и прыснули от смеха.
*****
Татаринцев с Кругловым и Левашовым шли ходами сообщения на НП переднего края обороны, в двух километрах от переправы. По сведениям, полученным от отступающих войск и данным разведки, враг рвался к переправе с трёх направлений: с севера, обходя болота, пытаясь найти бреши во флангах нашей обороны, с юга, где он подошёл ближе всего, в основном за счёт кинжальных прорывов танковых и механизированных частей, давил немец и со стороны Смоленска.
Наши измотанные боями части, как могли, ценой огромных потерь сдерживали и сковывали противника. Голодные, оставшиеся практически без боеприпасов и тылового обеспечения, они дрались насмерть.
Но, несмотря на все усилия, узел на переправе медленно затягивался. И по всем расчётам оставалось меньше суток до того момента, когда враг мог подойти к рубежам обороны переправы.
Войдя в блиндаж НП, оборудованный на вершине высокого холма, Татаринцев увидел группу офицеров. Склонившись над картой, они что‑то оживлённо обсуждали.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Татаринцев с порога.
Полковник Краснов встал, за ним встали остальные офицеры.
Пожав руки всем присутствующим офицерам, вошедшие тоже подошли к столу с картой.
— Политуправлением фронта я назначен полковым комиссаром Соловьёвского укрепрайона. Задача одна: не пустить немцев за Днепр. Удержать и сохранить переправу. Мы должны стать костью в горле у фашистов на этом рубеже…
*****
Для закрепления своих слов Татаринцев поставил кулак как раз на то место, где была обозначена переправа.
— Я знаю, что вы совсем недавно вышли из боев, — продолжил Татаринцев. — Расскажите, откуда вы шли, какая сейчас обстановка на фронте?
Стоявший напротив него высокий сухопарый брюнет представился усталым, осипшим голосом:
— Полковник Полуянов, 2‑ой стрелковый корпус, 316‑я дивизия. Командир дивизии два дня назад погиб. В боях участвуем около трёх недель. Командование принял начальник штаба дивизии полковник Стариков. Я его заместитель.
Татаринцев кивнул.
— Части нашего корпуса под ударами двух танковых групп противника отступали из района Красное, с боями отходили в направлении Смоленска. Под Лукиничами попали в окружение. Связь с дивизией была потеряна. Решили прорываться самостоятельно. Параллельно с нами, севернее, выходил ещё кто‑то. Они вышли немцам во фланг, и тем стало не до нас.
С боями мы выбрались из «котла». По рассказам беженцев узнали, что в районе Смоленска большое скопление вражеских войск. Город окружён, но ещё не взят. Решили обойти его юго-восточнее, — Полуянов на карте показал направление движения корпуса. — У деревни Рябцево напоролись на немецкие танки. Оставив заслоны, ушли северо-восточнее.
Сегодня ночью мы вышли в район деревни Макеевская, где и соединились с остатками дивизии. Связались со штабом 16‑ой армии. Закрепились на правом берегу Днепра, южнее Соловьёва.
Потери дивизии составляют две трети от всего личного состава. Во время прорыва из окружения к нам присоединились различные части наших войск, потерявшие связь со своими соединениями, и отдельные группы бойцов. Таких набралось численностью до двух батальонов.
Полуянов говорил по‑военному чётко и отрывисто, но всё равно в его голосе с хрипотцой улавливались нотки обиды и непонимания.
— На данный момент дивизия и влившиеся в неё соединения по приказу командования 16‑ой армии закрепились на господствующих высотах и подготовили вверенный нам рубеж обороны к отражению атак противника.
Полковник помолчал и ещё тише продолжил:
— Тяжелораненых отправили в тыл, легкораненые от отправки отказались… — желваки загуляли на его исхудавшем лице, пальцы, с силой сжавшие карандаш, побелели. Он повысил голос: — Боеприпасов практически нет. Артиллерии — нет. Переданные нам четыре учебных танка… пришли без боекомплекта.
*****
Полковник резко оборвал свою речь, и ввалившиеся глаза его гневно сверкнули. Но он тут же взял себя в руки.
— Но мы будем держаться до последнего. Надоело драпать… Люди очень устали, голодные. Нам бы хоть немного продовольствия подкинуть. И хотя бы лёгкую артиллерию подтянуть.
— С продовольствием мы вам поможем и с патронами что‑нибудь придумаем, — вступил Левашов, — а вот с артиллерией…
Он в неопределённости пожал плечами, вопросительно посмотрев на Татаринцева и Краснова.
— Разрешите! — отозвался со своего места моложавый, крепко сбитый офицер с пушками в петлицах. — Полковник Брагин, командир отдельного 53‑го гаубичного полка, — представился он. — Мой полк получил приказ действовать в составе 170‑ой стрелковой дивизии. Но уже пять дней мы её не можем разыскать. Полк свежий, в боях не участвовал, с полным боекомплектом. Если штаб обороны не против, мы готовы немедленно выдвинуться на позиции Полуянова.
Краснов, переглянувшись с Татаринцевым и Кругловым, кивнул головой:
— Действуйте!
— Только мы на левобережье стоим, и для быстрого перехода нам необходимо обеспечить коридор, — он посмотрел на Левашова.
— Сделаем, — тут же отозвался комендант.
— За это спасибо! — с некоторым облегчением произнёс Полуянов и сел на своё место.
*****
Молчавший до этого угрюмого вида офицер с раненой левой рукой на перевязи, беспрестанно куривший у небольшого оконца, затушил окурок и подошёл к карте. Единственный из всех присутствующих, он был небрит. Ворот его гимнастерки был вызывающе расстёгнут.
— Заместитель командира 108‑ой стрелковой дивизии полковник Гуськов, — как бы нехотя, вполголоса произнёс он. Ни на кого не глядя, взял карандаш, провёл им по карте, по линии Днепра. — Ваши соседи справа. У нас положение не лучше, чем у Полуянова. За месяц боёв дивизия трижды выходила из окружения. Только мы сосредоточимся и окопаемся — получаем приказ: сняться с насиженного места и передислоцироваться в другой район. Дивизия растягивается, карт местности нет. Немец бомбил нещадно.
Шли без разведки, терялась управляемость полками. Часто принимали друг друга за противника, особенно ночью. Под Каменкой раздолбали немецкую мотомеханизированную колонну. В штабной машине нашли карты. Так на них, мля, не только количество дворов в деревнях указано и колодцы обозначены, но даже фамилии хозяев некоторых подворий написаны… Всё подробно, мля…
Несколько раз попадали под обстрелы своих. Пробивались на юг, вдоль реки Хмость. С кардымовских высот видели, как средь бела дня, в чистое поле был выброшен наш десант. Немцы их расстреливали, как куропаток… Помочь не могли, сами были блокированы крупными силами противника.
С помощью подошедшего танкового полка с боями, под бомбежками, пробивались на Фальковичи. Вышли на рубеж обороны 219‑й стрелковой дивизии. После дня отдыха получили приказ занять оборону севернее Соловьёва, по реке Вонь.
Трудности те же, мля. Большие потери, от дивизии осталось меньше половины. Не хватает среднего командного состава. Мало боеприпасов, тылового обеспечения нет. Но боевой дух в частях дивизии не сломлен, паникёров и трусов расстреливали на месте…
В ходе месячных боев поняли: можно с немцем воевать, бить его, только с умом всё делать надо… Раздолбайства ещё хватает. Прошляпили мы фашиста. Шапкозакидательством занимались, мля… Теперь кровью харкаем… — он в упор посмотрел на Татаринцева.
— Мы оказались не готовы к этой войне… Не умеем вести разведку, грамотно организовать оборону. Почти всё на конной тяге, а немец весь на колесах… Да, что там немец?! Часто по собственной дурости в дерьмо влипаем, потом кровью захлёбываемся, мля.
Гуськов говорил жёстко, без надрыва, ровным, тихим голосом. Не боясь и не стесняясь присутствия высокопоставленного политработника, представляющего здесь политуправление фронта, наделённого большими полномочиями ПАРТИЕЙ. Всесильной, безгрешной, всегда уверенной в своей правоте — партией большевиков. Но его прямой взгляд, да и весь облик Гуськова говорили: «Я своё отбоялся».
Все молчали. Молчал и Татаринцев. Прав был Гуськов, и возразить ему было нечего.
*****
В этот момент в блиндаж вбежал запыхавшийся офицер связи, обращаясь к Краснову, доложил:
— Товарищ полковник, от Теплякова докладывают, к левой окраине Соловьёва стягиваются крупные силы противника — танки, мотопехота… Краснов резко поднялся:
— Товарищи офицеры, прошу вас вернуться в расположение своих частей и действовать по намеченному плану.
Офицеры стали покидать блиндаж, Краснов подошёл к стереотрубе и прильнул к окулярам. Круглов стал о чём‑то расспрашивать офицера связи, подведя его к карте. Татаринцев, привычным движением водрузив на голову фуражку, подошёл к Краснову:
— Виктор Леонидович, я к Теплякову, дай мне сопровождающего.
Краснов оторвался от окуляров, испытующе посмотрел на Татаринцева:
— А надо ли? Там скоро очень жарко будет, Григорий Васильевич.
— Вот потому‑то и иду, главное — сдержать первый натиск, нужно поддержать людей.
— Лейтенант Скворцов!
— Я! — вытянулся по стойке смирно офицер связи.
— Проводите полкового комиссара в хозяйство Теплякова… И когда, наконец, будет восстановлена с ним полёвка? — раздражённо спросил Красиков.
— Ищем, товарищ полковник, бомбёжками провод рвёт постоянно…
Не дав ему закончить. Краснов хмуро скомандовал:
— Действуйте!
— Есть! — чётко ответил Скворцов и вместе с Татаринцевым, уже накинувшим плащ-палатку, вышел из блиндажа.
*****
Ранним утром эшелон с военнопленными, редко стуча колёсами на стыках рельс, медленно закатился в тупик большой железнодорожной станции.
Поочерёдно открывая вагоны, немцы стали выгонять пленных на улицу, строить в колонну. Николай, поёживаясь от утренней прохлады, посмотрел на затянутое свинцовыми облаками небо.
— Дождь будет… — глухо произнёс он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Стоявший рядом с ним Фёдор выгреб из кармана сухарные крошки и закинул их в рот. Медленно пережёвывая, с тоской оглядел набрякшее влагой небо.
— Угу, сейчас ливанёт, — он торопливо обшарил и вывернул карманы, но крошек больше не было. Разочарованно вздохнув, засунул карманы обратно. Зябко передёрнув плечами, осмотрелся по сторонам.
— Интересно, где это мы?
— Меня больше интересует, далеко ли погонят, — отозвался Легенченко, стоявший слева от него, — спина болит — спасу нет. С гримасой боли на лице он пытался костяшками кулака промассировать область поясницы, в которую получил ранение.
— Это она у тебя к дождю ноет… привыкай. — Произнёс Николай, внимательно разглядывая окрестности, — по всему видать город‑то польский… Ребята, мы ещё в Польше! — с радостной надеждой в голосе прошептал он. Приободрившись, твёрдо закончил:
— Куда бы не пригнали, действуем, как договорились, варежку не разевать…
*****
Немцы закончили формирование колонны.
Автоматчики с собаками рассредоточились по её краям. Прозвучала команда и вся процессия, медленно колыхаясь, серой кишкой стала втягиваться в старинный польский городок.
С неба упали первые крупные капли, прогремела гроза и уже через минуту вся брусчатка мостовой была мокрой от дождя, а вдоль бордюров потекли ручейки мутной, пузырящейся воды.
Ливень нещадно хлестал по головам и спинам военнопленных. Их гимнастёрки промокли насквозь, обувь разбухла и отяжелела, даже шинели, у кого они были, не спасали от этого водного потока, низвергавшегося с неба.
Пленные, под нескончаемый шум дождя, угрюмо брели вдоль старых домов с черепичными крышами, мимо ухоженных палисадников, остроконечных костёлов.
Улицы были почти безлюдны. Редкие прохожие под зонтами, попадавшиеся на пути колонны, старались свернуть в ближайший переулок или быстро заскочить в какую‑нибудь аптеку или кафешку.
Из окон домов на пленных глядели люди. Кто‑то прятался за занавесками, кто‑то смотрел открыто, не таясь. И выражения лиц у этих людей были разные. Один смотрели на хлюпающих по лужам мучеников со страхом и сочувствием, другие со злорадством и презрением.
Наконец, колонна миновала утопающую в садах окраину и вышла из города. По раскисшим просёлочным дорогам шли ещё километров десять-пятнадцать.
Николай, постоянно выискивая возможность для побега, осознавал, что сейчас сделать это было невозможно. Они почти всё время шли полями, а если и попадался какой‑то лесок, то он был достаточно далеко от дороги. Мостов, с которых можно было бы спрыгнуть в реку, тоже не было. В таких условиях, автоматчики с собаками не дали бы им ни малейшего шанса.
*****
Дождь прекратился, грозовые тучи рассеялись, а выглянувшее солнышко обогрело продрогших и измученных людей.
Колонна подошла к высоким решётчатым воротам, по краям от которых возвышались сторожевые вышки с пулемётами. Концлагерь опоясывало двойное ограждение из колючей проволоки с фонарями на столбах. На сторожевых вышках, помимо пулемётов, Николай разглядел ещё и прожекторы.
Грязно-серые ворота со скрипом отворились, заглатывая очередную партию узников, чтобы в адской утробе концлагеря сломать, расчеловечить и в итоге сожрать эту массу людей, без всякой надежды на милость и сострадание.
*****
С каждым днём атаки немцев на Соловьёвскую переправу и её защитников становились всё яростнее. Особенно лютовала их авиация. Вражеские самолёты с остервенением бомбили оба берега, но особенно — правый, где располагались основные рубежи обороны.
Сама переправа давно превратилась в кладбище разбитой техники и кровавое месиво из трупов животных и людей. Недостроенный мост через Днепр теперь уже был полностью разбит и сожжён.
Понтонную переправу немцы постоянно разрывали и опрокидывали взрывами бомб, но наши сапёры каждый раз её упорно восстанавливали.
Несколько паромов так же были разнесены в клочья, а переправлявшаяся на них техника утонула.
По обе стороны от понтонного моста из воды торчали оглобли телег, кабины и кузова полуторок, гусеницы упавших на бок танков. Утопленных транспортных средств было так много, что по ним можно было переправиться через Днепр, ведь его ширина в этом месте составляла всего сорок метров.
На берегах у переправы была ещё более жуткая картина, среди развороченных машин и телег, сгоревших танков, разбросанных взрывами бочек и ящиков, лежали изрешечённые пулями, искромсанные осколками трупы людей, лошадей, коров… В лужах крови валялись брошенные вещи беженцев.
Первое время погибших старались собирать и хоронить тут же, под берегом, но с увеличением интенсивности бомбёжек и обстрелов, на это уже не оставалось ни сил, ни времени.
Лето 1941 года
Противостоять немецким самолётам уже было практически некому. Почти все зенитчики погибли, а их спаренные пулемёты и зенитные установки вышли из строя.
В районе переправы непрерывно что‑то горело, взрывалось, но поток людей и техники, двигавшейся по ней, не останавливался ни на минуту.
Маша и остальные партизаны, сопровождавшие оружейный обоз, покинули переправу пять дней назад. Вера упросила коменданта оставить её с моряками в качестве санитарки.
Да, прошло всего пять дней… Пять суток непрерывных боёв и бомбёжек превратились для защитников переправы в целую вечность. Их ряды таяли на глазах…
*****
Для Веры эти последние дни июля сорок первого года оказались самыми страшными и счастливыми одновременно. Ведь, несмотря на кровопролитные, ожесточённые бои, она всё это время находилась рядом с любимым.
В короткие часы передышек между боями они сидели и спали в обнимку, Григорий, как мог, заботился о ней, оберегал, она, перевязывая и переправляя раненых с передовой в тыл, неизменно возвращалась к нему на батарею, невзирая на бомбёжки и обстрелы.
Морские пехотинцы дрались бесстрашно и отчаянно. Два дня назад немцы выбросили в тылу у моряков десант. Оставив по два человека у орудий, матросы бросились на них в рукопашный бой.
Схватка была жестокой и кровавой. Братишки не давали опомниться приземляющимся фашистам, в ход шло всё — штыки, приклады, ножи, сапёрные лопатки…
Вера, уже привыкшая за это время к виду смерти и крови, не отставала от Григория, она расстреливала из нагана падающих с неба фрицев, прикрывая спину главстаршины. Теперь она хотела только одного — всегда, в любой обстановке, быть рядом с Гришей, жить с ним, хоть может немного им и осталось, а если придётся умереть, то только вместе.
Продолжение в следующем номере.
Калиткин Николай Анатольевич. Родился в Москве в 1960 году. Служил лёгким водолазом на Краснознамённом Северном флоте. В 1981 году зачислен в Первое Главное управление КГБ СССР. В Группе «А» — с 1985 го по 1992 год, боевой пловец.
Проходил боевую стажировку в Афганистане. Участник спецопераций по освобождению заложников. Кавалер ордена «За личное мужество».
Член Союза журналистов России, писатель. Создатель документальных фильмов «Город-заложник» и «Штурмует «Альфа»». Автор приключенческого романа «Воины Посейдона».
Шеф-редактор журнала «Разведчикъ», директор по развитию газеты «Спецназ России».
