Родился в рубашке

Герой штурма дворца Тадж-Бек

Климов был принят на работу в КГБ 29 мая 1974 года. А всего через несколько месяцев был зачислен в первый состав Группы «А» Седьмого управления КГБ СССР.

Произошло это таким образом. Первое место работы — Служба охраны дипломатических представительств. Она же, Служба ОДП, обеспечивала внешнюю безопасность «дома два» на Лубянке, где находился кабинет Юрия Андропова.

Во время учебы по специальности Климов познакомился с преподавателями боевой и физической подготовки — Николаем Берлевым и Дмитрием Леденёвым.

Берлев предложил молодому сотруднику выступить на соревнованиях по пятиборью, а прежде стал куратором, — они провели несколько совместных тренировок.

По итогам первенства Климов вошел в десятки сильнейших пятиборцев Центрального аппарата КГБ СССР. Зарекомендовал себя с наилучшей стороны.

И в тот же период Юрий Андропов как раз пописал приказ о создании Группы «А». Исполняющим обязанности ее начальника был назначен майор Роберт Ивон — бывший командир Берлева по Кремлёвскому полку.

Берлев порекомендовал Климова, привел его на собеседование к Ивону. «Вот поэтому мой путь в Группу «Альфа» был короткий», — шутит Павел Юрьевич. Однако этот случай, когда блат блату рознь: один идет с черного хода, другой — через пот и кровь, с риском для жизни.

Первая командировка «Альфы» в Афган приходится на весну 1979 года. Небольшая группа была направлена сюда под началом Олега Балашова. Сотрудники спецназа обеспечивали безопасность советского посла А.М. Пузанова и его семьи, представителя КГБ СССР генерал-лейтенанта Б. С. Иванова, а также военных советников в нескольких провинциях ДРА. В Герате находились Павел Климов и Геннадий Кузнецов.

Рассказывает подполковник Павел Климов

Мятежный край

Полковник Катичев из штаба Таманской дивизии — в ДРА он был военным советником — рассказывал, что мятеж поднял офицер-артиллерист, умный и толковый; он живо интересовался, как и что надо делать. Ему все рассказывали, учили… А потом он организовал мятеж.

Наш последний «джип» отсекли, находившийся в нем майор из Сибири был изрешечен пулями. А всего в Герате погибло трое советских граждан: тот майор-сибиряк, ветврач (от выстрела в спину на территории гарнизона) и работник Внешпосылторга — его убили в городе, а виллу разграбили и разгромили.

Полковник Катичев потом рассказывал, что решено было штурмовать штаб через главный вход, а перед ним — широкая дорога. Руководитель мятежников словно предчувствовал такой вариант, а потому именно на этом направлении сосредоточил все свои пушки: они дали залп, от которого афганские десантники понесли ощутимые потери.

На следующий день ввели второй эшелон. Наши военные советники рассудили, что «артиллерист» переместит пушки на другие направления, поэтому решили и второй раз штурмовать с центрального входа. Полковник Катичев ехал впереди колонны танков на «джипе». Когда они въехали в военный городок, то со всех сторон услышали крики: «Наши пришли, наши!».

Все стали складывать оружие. Возникла неразбериха: кто, собственно, «наши», а кто «чужие»? Афганцы потом сами между собой разобрались.

Одних без суда и следствия повесили, других расстреляли. Короче, особо не разбирались. Когда мы в часть приехали, огромный актовый зал был завален автоматами — около пяти тысяч. Было там и другое оружие: «доисторические» винтовки, пулеметы, гранатометы… Мы получили автоматы и приступили к выполнению поставленной перед нами задачи.

Афганский «Шторм»

Оказавшись перед угрозой потери стратегически важного города, руководство Афганистана растерялось, никто из первых лиц в Герат не вылетел. Амин даже предлагал нанести по городу массированный бомбовый удар, но советские военные советники решительно воспротивились этой варварской акции. Был найден другой способ решения проблемы.

Рано утром 16 марта в Герат из Кабула вместе с оперативной группой вылетели около 150 десантников и два танковых экипажа, отобранные из надежных членов НДПА. Танковый батальон гератской дивизии оказался деморализован и отказался идти в бой. По этой причине и понадобились проверенные кадры, способные повести за собой. Так и получилось. Эти два экипажа и батальон десантников сыграли решающую роль в подавлении мятежа.

Накануне штурма дворца Тадж-Бек мы привезли в «мусульманский батальон» двух будущих министров нового афганского правительства — Гулябзоя и Сарвари. Взяли оружие, гранаты. На двух джипах примерно в семь часов вечера мы выехали в советское посольство. В одном из них на заднем сиденье, кроме меня, расположился Коля Швачко, впереди — Карпухин и водитель. В другом — Козлов (за рулем) и переводчик. Приехали, остались ждать. Наши руководители вышли из машин, а мы — сопровождение — остались на своих местах. Ждать пришлось довольно долго.

В одиннадцать вечера или в половине двенадцатого вернулись старшие офицеры. Обратно с нами в машине ехал полковник Григорий Иванович Бояринов, который погибнет при штурме Тадж-Бека (начальник КУОСа, кузницы-кадров спецрезерва КГБ — Ред.). Следовали единой колонной. Впереди и сзади — по джипу, а в середине — грузовая машина с советскими номерами. В общем‑то, обыкновенная «теплушка» — труба торчит, сзади окошко.

Надо было миновать несколько афганских постов охраны, и на каждом нас тормозили. Мы находились в большом напряжении, будучи готовы в любой момент открыть огонь. Не останавливаться, прорываться — таков был четкий приказ. Мы везли находившихся в глубоком подполье двух будущих руководителей Афганистана, и стоило их «засветить» хотя бы на одном посту, и наша судьба была бы несколько иной.

Трудно пришлось на последнем посту охраны перед въездом на территорию, примыкавшую ко дворцу Амина. Минут десять офицер — старший поста — держал нас перед шлагбаумом. Мы сидели, наблюдали, готовые вступить в бой.

Пост был особый, он был хорошо укреплен и находился под прикрытием танков. Так что нашей небольшой группе в случае чего пришлось бы тут туго. Козлов что‑то говорил афганцу через переводчика, потом тот зашел в помещение — видимо, он звонил по телефону, кому‑то докладывал.

Наконец шлагбаум подняли, и наши машины все‑таки пропустили без проверки. Очевидно, афганцы не захотели портить отношений с «шурави». Или, быть может, с их стороны была проявлена халатность… Если так, то эта беспечность, как и при штурме дворца — поставь гвардейцы в коридоре пулемет, который мог нас всех «покосить», — она помогла нам. Все‑таки Бог есть… В общем, проехали удачно.

Из группы «Грома» нас было двое — я и Дима Волков, двое ребят из «Зенита» и два экипажа по пять человек от «мусульманского батальона».

Минут за двадцать до начала операции мы поехали на грузовой машине в направлении казармы одного из батальонов охраны, неподалеку от которой были закопаны танки. Перед нами стояла задача захватить эти танки и не дать им возможность открыть огонь по штурмовым группам.

Кроме того, мы должны были ввести в заблуждение обороняющих дворец гвардейцев, разыграв ситуацию, что якобы военнослужащие бригады восстали и напали на дворец. Надо было создать видимость, что первые залпы прозвучали именно со стороны казармы.

Снегу — по пояс, что затрудняло продвижение. Свой бронежилет я не стал одевать, поскольку ни у солдат из «мусульманского батальона ГРУ, ни у ребят из «Зенита» такой защиты не было. Не мог же я один быть в бронежилете. Да и потом по глубокому снегу предстояло бежать, а я опасался, что могу отстать. Я был как все. Броник оставил друзьям из группы «Зенит». Правда, потом меня за это ругали.

Когда подъехали к установленному нам месту, машина остановилась на косогоре неподалеку от казармы, и мы быстро выскочили из нее через задний борт. Причем часовых возле танков оказалось не двое, а четверо. Дима Волков и еще один парень из «Зенита» пошли их «снимать». А мы залегли в готовности прикрыть их огнем. Раздались выстрелы, из казармы выскочили солдаты. Завязался бой.

У нас были снайперские винтовки, а у одного из «зенитовцев» — «Муха». Мы развернулись и стали стрелять по дворцу. Я четыре магазина успел расстрелять. Неподалеку, помню, был парень из «Зенита». Ну, а потом граната прилетела, наверное, РГД-5. Взорвалась рядом со мной. В глазах полыхнуло красной молнией, острая боль пронзила все тело. На какое‑то время я потерял сознание. Потом периодически я то приходил в сознание, то опять его терял.

Помню, подошли два солдатика, они меня перевязали. Потом опять забытье. Очнулся и думаю — ну что лежать на снегу? Знаю, что где‑то должен БТР стоять. Кое-как нашел. А там солдатик. «Помоги мне…» Он меня внутрь затащил.

У меня руки и ноги ледяные… Солдатик меня в тепло положил, руки согревал своим дыханием… Потому что, как потом выяснилось, я потерял до трех литров крови, поэтому и был такой озноб. И все — больше я ничего не помню.

Только потом, по рассказам, когда бой закончился, нас отвезли в какое‑то помещение… Говорят, я все просил пить. Солдатик было пошел за водой, а Серёжа Кувылин сказал: «Да ты чего! У него же ранение в живот. Нельзя!»

Потом раненых отправили в советское посольство, как рассказывают, я помню, там тоже пришел на короткое время в себя. Спрашивают: «Хочешь пить? Хочешь каши?» Ну, кто откажется? Видно, я кивнул. Мне что‑то дали. Что — не знаю. Первый же глоточек, и сразу шок. Потому что пробит пищевод, а никто ж не знал, — и сразу все пошло в легкие. И я опять отключился.

Потом уже, помню, самолет, отправка в окружной военный госпиталь в Ташкенте.

Коваленко позвонил Роберту Петровичу Ивону — нашему заместителю командира Группы… Геннадий Николаевич Зайцев был тогда в госпитале. У Ивона натурально шок, когда раздался этот звонок. Подумал, что об этой сверхсекретной операции в Кабуле уже знают гражданские.

Ну, все равно, Ивон — он честный, порядочный, мужественный, никогда не гнался ни за чинами и званиями. Он звонит вышестоящему руководству: «Нужен самолет и врачи из Склифосовского». Там, естественно, тоже все в шоке. Поэтому нашему Берлеву грозил трибунал… За то, что «все рассекретил».

Но, слава Богу, Юрий Владимирович Андропов с пониманием отнесся, вник в ситуацию, выделил самолет — Каншин, Коваленко с группой врачей прилетели в Ташкент.

Каншин сделал мне операцию и забрал с собой, в Москву. Хотя местные медики хотели там оставить, чтобы потом показать, что они тоже что‑то могут, но Каншин не стал рисковать, потому что у него был свой метод. Так я остался жив. И вот говорю с вами, хотя прошло уже почти сорок пять лет с тех событий.

Полпред спецназа

Службу в органах госбезопасности Павел Климов завершил в мае 1994 года. Двадцать календарных лет! Он награжден орденом Красного Знамени, медалями «60 лет Вооруженных Сил», «70 лет Вооруженных Сил», «За безупречную службу» I, II и III степени, «В память 850‑летия Москвы».

Один из десяти учредителей (заявителей) Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа» в октябре 1992 года.

С 1990‑го по 1996 год Климов представлял интересы жителей Долгопрудного в городском Совете и Московской областной Думе первого созыва.

2 июня 1996 года Павел Климов одержал победу на первых всенародных выборах главы города Долгопрудный, среди шести кандидатов, набрав 7351 голос (41,13%). И эту должность он занимал до 2000 года.

В мае 2000 года Павел Юрьевич баллотировался на второй срок, однако проиграл выборы с перевесом всего в 167 голосов первому заместителю генерального директора Московского камнеобрабатывающего комбината Олегу Троицкому, набравшему 6987 голосов (36,59%), у Павла Климова — 6621 (34,67%).

Павел Климов принял участие в двухсерийном документальном фильме «Гром небесный» (режиссеры Юлия Горюнова и Павел Евдокимов), который вышел к 45‑летию операции «Шторм-333» в Кабуле.

Съемки состоялись в сентябре 2024 года.

Однако до премьеры Павел Юрьевич не дожил… Как и до пресс-конференции в агентстве РИА Новости, в которой приняли участие участники кабульских событий.

Подполковник Павел Климов скоропостижно скончался 22 декабря.

Но осталась живая память о нем. Как и память обо всех, кто совершил подвиг в Кабуле той морозной ночью 27 декабря 1979 года.

Спасибо, что Вы были с нами, Павел Юрьевич!