Мемориальный комплекс «Буйничское поле». Включает в себя часовню. Ее стены внутри облицованы светлым мрамором. На них размещены мемориальные доски с сотнями фамилий воинов и народных ополченцев, погибших при обороне Могилёва.
Окончание. Начало в предыдущих номерах - Часть 1 и Часть 2
Поразительных примеров преступной халатности или измены, относящихся к июню 1941 года, — много! Они настолько потрясают, что требуют не только общественной, но и политической оценки на самом высоком государственном уровне.
Свалить все на отсутствие должного опыта у генерала Павлова не удастся: до середины июня 1941 года командующий ЗапОВО исправно исполнял все поступавшие из Москвы официальные директивы. А вот потом Павлова словно подменили, хотя он, понимая директивы «по-своему», прекрасно отдавал отчет своим действиям.
Как теперь известно, совместные Директивы Народного комиссара обороны и начальника Генерального штаба СССР («Для повышения боевой готовности…») от 13 июня поступили в западные военные округа одновременно, т. е. 15 июня 1941 года. Они были завизированы С. К. Тимошенко и Г. К. Жуковым.
Директивы эти, вопреки утверждениям «ледокольщика» и обер-предателя Резуна (Суворова) и К°, носили исключительно оборонительный характер и обязывали командование западных округов приводить свои части в боевую готовность и приступать к выполнению майских «Планов прикрытия государственной границы» (тоже оборонительных).
Точное выполнение данных директив и тем более телеграммы Г. К. Жукова от 18 июня о приведении в боевую готовность западных округов и о начале отхода приграничных частей Красной Армии от границы на свои рубежи обороны к 21 (!) июня не могло остановить или сорвать нападение Германии.
Как уже отмечалось, директива эта до настоящего времени не обнаружена — по мнению ряда исследователей, она была уничтожена при Хрущёве, который основательно подчистил архивы.
Однако есть директивы от 18-19 июня штабов приграничных округов, которые выглядят как реакция на соответствующую директиву Центра.
Вот как отреагировал штаб Прибалтийского ОВО:
«Директива штаба особого военного округа 18 июня 1941 г.
С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ: …» И далее следует текст этого приказа командования.
То есть Прибалтийский ОВО директивой своего штаба от 18 июня 1941 года приводился в боевую готовность.
Очевидно, что нападение оказалось бы не столь катастрофичным — выполни генералы свои должностные обязанности и приказы Наркома обороны СССР С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба РККА Г. К. Жукова, а те, в свою очередь, осуществи контроль их исполнения.
Как уже отмечалось, в протоколах допроса генерала Павлова и заседания суда над ним и его заместителями, и всплывет та самая «телеграмма ГШ от 18 июня», существование которой до сих пор отрицается архивом МО РФ. Мол, нет такой телеграммы вовсе.
Однако данная телеграмма, подписанная самим Г. К. Жуковым, это и есть последний приказ Москвы о повышении боевой готовности частей западных округов (фронтов).
Она же предписывает командованию этих округов отводить приграничные дивизии от границы вглубь округа на предназначенные им рубежи обороны — согласно планам прикрытия округов.
Именно в ЗапОВО генерал Павлов, не доведя данный приказ Г. К. Жукова до командования трех дивизий в Бресте, не вывел их к 15 июня из Бреста, чем обрек личный состав на истребление в первые же часы войны.
В секретной (до 1988 года) монографии генерал-полковник Леонид Сандалов, являвшийся на момент войны начальником штаба 4-й армии, так описывает эту ситуацию: «…Брестская крепость оказалась ловушкой и сыграла в начале войны роковую роль для войск 28-го стрелкового корпуса и всей 4-й армии… большое количество личного состава частей 6-й и 42-й стрелковых дивизий осталось в крепости не потому, что они имели задачу оборонять крепость, а потому, что не могли из нее выйти…»
И далее: «…Настоятельно требовалось изменить дислокацию 22-й танковой дивизии, на что, однако, округ не дал своего согласия…»
По той же схеме командующий Павлов уничтожил авиацию БелОВО округа: «Допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятия на случай нашего наступления, но никак не обороны», — показал он на суде.
Генерал Павлов, обвиненный в том, что своими действиями он «ослаблял мобилизационную готовность войск» ЗапОВО округа и не привел заранее части своего округа в боевую готовность, был реабилитирован Хрущёвым как «невинная жертва сталинских репрессий».
«Я знал, что противник вот-вот выступит…»
Гитлер рвался на Москву кратчайшим путем — через Белоруссию. У него почти получилось. Не хватило двух дней, чтобы в октябре сорок первого ворваться в столицу, охваченную паникой, и нанести смертельный удар.
Взятый под стражу, бывший командующий ЗапОВО вел себя достаточно независимо и даже ставил условие — будет давать показания только в присутствии… Наркома обороны и начальника Генерального штаба!
И на всем протяжении следствия генерал Павлов постоянно давал понять, что действовал только по прямым указаниям маршала Тимошенко.
На суде генерал Павлов сказал: «Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что все в порядке, и мне было приказано быть спокойным и не паниковать. Фамилию, кто мне это говорил, назвать не могу».
Вместе с Павловым судили бывшего начальника связи штаба Западного ОВО (фронта) генерал-майора Андрея Григорьева.
«Орлов: На лд 79, том 4, вы дали такие показания: «…Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность».
Григорьев: Все это верно».
(Протокол закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года. Цитата по книге «Высший генералитет в годы потрясений». Мировая история, ОЛМА-Пресс, 2005 год).
Если это не измена, то тогда — что?
Хотя, как гласит один из «принципов Мерфи», не ищи злого умысла там, где достаточно глупости. Однако то, что происходило в те дни, до боли походит на осознанный саботаж. На измену.
Не исключено, что судьбу генерала Павлова мог бы разделить и командующий КОВО генерал Кирпонос, если бы не погиб в окружении, погубив вместе с собой большую часть командного состава.
В январе 1918-го за организацию братаний на Румынском фронте с австро-венграми унтер-офицер Кирпонос был арестован командованием, а затем демобилизован.
Нынешняя война братаний не предполагала. И только смерть в бою спасла Михаила Петровича от военного суда. Но суда истории никто не отменял.
Маршал Победы Константин Рокоссовский высказался относительно Кирпоноса четко и определенно: «…Горе войскам, ему вверенным». Тут ни прибавить, ни убавить.
«И тонкий волос тенью обладает»
Как теперь стало известно, не военные уговаривали Сталина привести войска в боевую готовность (каноническая версия), а сами получили от Сталина соответствующий приказ.
Флот его выполнил!
Но поразительно, что мы до сих пор не знаем подлинный текст «директивы номер один» (документ без номера) от 21 июня 1941 года.
Впрочем, улики иногда остаются. Как говорили древние: «Etiam capillus unus habet umbram suum» — «И тонкий волос тенью обладает».
В нашем случае «тень» — это дублирующая текст директивы копия для конкретного военного округа — Прибалтийского. Она датирована: 2 часа 25 минут 22 июня 1941 года и адресована военными советам 8-й и 11-й армий.
В директиве командующего генерал-полковника Кузнецова говорится:
«1. Возможно в течение 22-23.6.41 г. внезапное нападение немцев на наше расположение. Нападение может начаться внезапно провокационными действиями.
2. Задача наших частей — не поддаваться ни на какие провокационные действия немцев, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно наши части должны быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев и разгромить [противника]».
И далее командующий приказывает:
«1. В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы. В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать.
В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать.
2. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его».
И так далее.
Не вызывает сомнений, что директива командующего ПрибВО была составлена на основании положений, которые были сформулированы в документе, полученном из Москвы.
Как указывают сторонники теории заговора, в подлинной «директиве номер один» содержалось прямое указание на применение всех сил и средств для отражения агрессии. Выходит, тезис о том, что Сталин запретил открывать огонь, — ложь.
Позвольте, но ведь именно на этом убойном тезисе построено здание военно-исторической науки о начале Великой Отечественной войны. Не так ли?
По мнению сторонников теории заговора, именно по этой причине в Генштабе РККА сознательно придержали отправку этого судьбоносного документа в войска, а катастрофические последствия списали на якобы имевший место запрет Сталина открывать ответный огонь.
ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА
Сторонники теории заговора делают вывод: предполагалось открыть Гитлеру беспрепятственный путь на Москву, парализовать действия Красной Армии, сдать всю военную технику, артиллерию, армейские склады и горючее в достаточном количестве, чтобы завершить военную кампанию до наступления холодов.
Опираясь на этот план, немцы и начали войну, не позаботившись о должном обеспечении своих войск (в отдельных случаях это приводило к казусам, когда немецкие танки останавливались и прекращали наступление только лишь потому, что в баках заканчивалось топливо).
Более того, гитлеровцы направили свою армию прямиком на скопление механизированных корпусов, почему-то твердо уверенные, что этим корпусам воевать не позволят, а вымотают их бездарными приказами.
Так оно и случилось. Хотя только один 6-й мехкорпус имел на вооружении свыше 1100 танков, причем большая часть новейших КВ (тяжелые танки) и Т-34, значительно превосходившие немецкие боевые машины.
Поначалу все шло, как было задумано. Правда, с «небольшими» накладками. Как уже отмечалось, войска НКВД и «зеленые фуражки» (пограничники) оказали яростное сопротивление. Они же местами успели уничтожить склады с боеприпасами и топливом, которые по этой причине не достались немцам.
Но, в целом, все идет по плану «Барбаросса».
Техника Красной Армии брошена, артиллерия — тоже, самолеты, сгруппированные на заранее обговоренных площадках, уничтожены на земле. Армейские склады сданы «из рук в руки».
Армия частично деморализована и, выполняя приказы, совершает бессмысленные рейды, больше похожие на броуновское движение, или топчется на месте, дожидаясь плена.
Гитлеровцы продвигаются на восток.
И вдруг — арест генерала Павлова!
А дальше накладка за накладкой. Героическая оборона Могилёва бойцами 172-й стрелковой дивизии генерала Романова, сковавшего в июле значительные силы Группы армий «Центр» Вермахта.
Героический 388-й стрелковый полк под командованием полковника Семёна Фёдоровича Кутепова за один день 11 июля подбил на Буйничском поле тридцать девять танков.
13-14 июля в частях полковника Кутепова находились военкор газеты «Известия» Константин Симонов и фотожурналист Павел Трошкин, который запечатлел подбитые на Буйничском поле гитлеровские танки.
(Увиденное настолько потрясло Симонова, что он завещал после смерти свой прах развеять в этом героическом месте, что и было осуществлено.)
Враг не ослабевает своего наката. Однако неожиданно гитлеровцы долго берут Смоленск. Два месяца!
То тут, то там отдельные части РККА, во главе которых стоят опытные, самостоятельно мыслящие командиры, не подверженные панике, оказывают стойкое сопротивление врагу.
Несмотря на все усилия, Вермахту не удается захватить Тулу.
Изначально, когда немцы осуществили прорыв, город обороняли три стрелковых полка НКВД, бригада по охране особо важных объектов НКВД, Тульский рабочий полк, и зенитно-артиллерийский полк ПВО, который бил из зениток прямой наводкой по танкам Гудериана.
Вот эти части и не дали в октябре взять Тулу.
Быстрая победа Рейха уже не кажется такой очевидной, налицо перспектива долгой, затяжной войны — что спутало все стратегические планы и расчеты Гитлера, а в итоге привело Германию, а вместе с ней и «объединенную Европу» к гибели и краху.
Такова аргументация сторонников теории заговора. У нее, несомненно, есть свои изъяны. Однако она поставила столь много неудобных вопросов и ввела в оборот такой массив новых данных и свидетельств, что отмахнутся от них невозможно. А пытливые умы, способные сопоставлять и анализировать факты, уже не удовлетворяются мемуарами Г. К. Жукова.
Правда капитана Гусева
В. М. Молотов в середине 1970-х о начале войны говорил писателю Феликсу Чуеву: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали. Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории. … Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных».
Несмотря на жаркую полемику относительно причин катастрофы сорок первого, есть величины постоянные, — они не меняются, их невозможно опровергнуть, опорочить, как бы это и кому не хотелось
В трилогии К. Симонова «Живые и мертвые» командир полка Серпилин выводит остатки дивизии из-под Могилёва, лесами, пробиваясь через немецкие тылы — на восток, к своим.
Встреча с бойцами капитана Гусева, идущими аж с самой границы, от города Бреста, потрясла комбрига.
«Серпилин смотрел на артиллеристов, соображая, может ли быть правдой то, что он только что услышал. И чем дольше он на них смотрел, тем все яснее становилось ему, что именно эта невероятная история и есть самая настоящая правда, а то, что пишут немцы в своих листовках про свою победу, есть только правдоподобная ложь и больше ничего.
Пять почерневших, тронутых голодом лиц, пять пар усталых, натруженных рук, пять измочаленных, грязных, исхлестанных ветками гимнастерок, пять немецких, взятых в бою автоматов и пушка, последняя пушка дивизиона, не по небу, а по земле, не чудом, а солдатскими руками перетащенная сюда с границы, за четыреста с лишним верст… Нет, врете, господа фашисты, не будет по-вашему!»
По пути к Серпилину присоединяются разрозненные группы бойцов, среди них — заместитель начальника оперативного отдела штаба армии полковник Баранов, трусливо бежавший при появлении немцев.
Они вместе служили в военной академии, и именно он, Баранов, написал донос на Серпилина, и тот оказался в тюрьме, а затем в лагере.
«Без веры, без чести, без совести, — восклицает Серпилин. — Пока война казалась далекой, кричал, что шапками закидаем, а пришла — и первым побежал. Раз он испугался, раз ему страшно, значит, уже все проиграно, уже мы не победим! Как бы не так! Кроме тебя, еще капитан Гусев есть, и его артиллеристы, и мы, грешные, живые и мертвые…»
Так было. И так будет сейчас.
