Святой крест. «Завтра мы идем на смерть»

Окончание. Начало в предыдущем номере

По сценарию штурма должен был подойти БТР и проломить эту сетку, но он задержался. Мужики стоят там под шквальным огнем. Я чем могу им помогаю, веду огонь по всполохам выстрелов.

Наконец выехал транспортер. Только он появился и дал первую очередь, тут же со стороны больницы — выстрел из гранатомета. По нему не попали, но он задрал ствол вверх, пулемет заклинило — технике-то уже чуть ли не тридцать лет.

Смотрю, у водителя «очко» сыграло, и БТР стал отползать назад. Он, конечно, мог продавить забор и так, без огневой поддержки, будь водитель поопытнее. Его сожгли, конечно, потом бы, но и дело сделать, и спастись при определенной сноровке можно было. Краснодарцам же пришлось сменить позицию: они откатились под укрытие и оттуда продолжили вести огонь.

Капитан Виктор Лисовский (Краснодар):

— Огневая дуэль продолжалась. Несколько раз перед нами и за нами взрывались гранатометные выстрелы. Солнце взошло и нещадно припекало. Из больницы потянуло липким сладковатым запахом разлагающихся трупов.

Очень хотелось пить, поэтому все очень обрадовались, когда к нам каким-то невероятным образом удалось пробраться командиру. Он принес воду и крайне необходимые огнеметы РПО. Пока он шел, по нему работал пулеметчик, разбив стену гаража над его головой. К счастью, командира лишь обсыпало штукатуркой. С его приходом мы почувствовали себя увереннее и стали готовиться к броску в больницу.

…Насколько я могу судить, самым большим шоком для террористов был вид идущих в упор на пулеметы спецназовцев… и смерть, достающая их даже за трепещущими женскими телами. Как уже отмечалось, в разговоре с Павлом Евдокимовым, состоявшимся летом 1997 года в Ичкерии, «террорист номер один» Шамиль Басаев вынужден был признать: «Я понял, что такое «Альфа».

Полковник Сергей Милицкий:

— Наша задача — стрелять над окнами, между окнами и по перекрытиям, отвлекать внимание боевиков от штурмующих отделов, если удастся проникнуть в здание.

Мы по очереди высовывались из-за угла и стреляли по основному корпусу, до которого было пару сотен метров. Конечно, боевики нас обнаружили и открыли по нам шквальный огонь, таким образом мы отвлекли на себя какое-то количество террористов. С третьей задачей мы справиться пробовали, но дверь в больницу изнутри была завалена так, что даже очереди из моего пулемета в упор ее не пошевельнули.

Мы работали, и это сильно мешало боевикам — нашу группу стали обстреливать и с нижних, и с верхних этажей. Нас спасало то, что мы были в мертвой зоне. Тем не менее плотность огня увеличилась, и когда я приготовился стрелять, очередь из пулемета разбила угол и меня ранило в бедро. Хорошо, что пуля срикошетила и улетела, а мне досталась очень горячая оболочка, которая прижгла и остановила кровь. В общем, было не больно.

Получив две пули в руку, он, распластавшись, превозмогая жуткую боль, повернулся на бок, чтобы перевязать себя, — и в этот момент получил третью, смертельную пулю в спину.

Бойцы СОБРа, прикрывавшие «Альфу», вспоминают, как, преодолев ползком по траве пустырь, они добрались до бетонных блоков. Когда обернулись — увидели, что на том месте, где ползли, трава скошена, как косой, пулеметными очередями.

…Группа из отдела полковника Александра Репина, шедшая на травматологическое отделение, напоролась на сильный огонь. В доли секунды лейтенант Дмитрий Рябинкин определил позицию басаевского пулеметчика и уложил его, что дало возможность группе укрыться, однако сам погиб…

К одному из торцов больницы прорвалось трое бойцов.

Полковник Александр Михайлов:

— Из-за шквального огня идти вперед мы не могли, поэтому я отдал приказ своей группе рассредоточиться, занять выгодные позиции и подавлять огневые точки противника. Мы заскочили в котельную, где оборудовали себе точки снайперские пары «Альфы».

Чтобы принести какую-то пользу, я помогал стрелкам, выманивая террористов «на живца». Выскакивал из-за угла котельной и бил из автомата. Весь угол изрешетили, но, отвечая мне яростным огнем, террористы открывались нашим снайперам и пулеметчикам. Расстояние для профессионалов «Альфы» было сущим пустяком — сорок-пятьдесят метров.

К несчастью, наш боец Дима Рябинкин во время такой «дуэли» погиб. Уничтожив басаевского пулеметчика, он не сменил позицию, а поднял голову, чтобы осмотреться, и был сражен вражеским снайпером.

Спустя некоторое время басаевцы выставили на окна женщин-заложниц и стреляли по нам, прикрываясь живым щитом. Пришлось нашим работать «хитрее»: стреляли по террористам, когда те показывались между ног заложниц. Это дало свои положительные результаты.

Полковник Сергей Милицкий:

— Когда с верхнего этажа стрельба усилилась, Ю.В. Дёмин кинул вверх гранату — огонь прекратился. И тут начали взрываться гранаты, кажется «моя» прилетела не сверху, а сбоку. Что-то попало в глаз, Юрий Викторович сказал: «Серёж, дай посмотрю», и взглянул мне в лицо. Его взгляд я помню до сих пор.

Мне стали бинтовать голову сразу прямо поверх каски. Ситуация усложнялась — гранаты все падали. Мы присели, прижались к стене и получали осколки, конечно, спасали бронежилеты, но досталось и нам. Удар — и резко подбросило правую руку. «Да, думаю, повоевали — глаза нет и руку оторвало». Пошевелил пальцами, оказалось, рука почти в норме.

Капитан Виктор Лисовский (Краснодар):

— Штурм москвичей со стороны гаражей захлебнулся. Их командир связался с нашим и сказал, что теперь вся надежда на нас. Капитан Соловьёв выстрелом из гранатомета выбил входную дверь и четверо сотрудников вплотную подошли к зданию. Но внутри делать было нечего, потому что, как только бойцы подошли к первому этажу, боевики его покинули, предварительно заминировав. Лестница, идущая на второй этаж, простреливалась из двух пулеметов.

Боевики отлично понимали свое преимущество на больших и средних дальностях, когда спрятавшись за спины женщин и детей, можно безнаказанно расстреливать штурмующих, находящихся на открытой местности. Но они панически боялись ближнего боя, в ходе которого сотрудники «Альфы», имеющие бронежилеты, каски и главное отличные навыки ближнего огневого контакта, получали неоспоримое преимущество.

Надеяться только на себя

Во время всей операции в спину идущим «альфовцам» и по окнам больницы периодически начинали долбить стоящие в дальнем оцеплении милиционеры и армейцы. Это к вопросу о потерях среди заложников.

Четыре приданные брони были сожжены гранатометчиками. А над всем этим адом стоял вопль выставленных в окна женщин, махавших тряпками и кричащих «Не стреляйте!» А из-под их ног и рук непрерывно били пулеметы. Но «альфовцы» стреляли. Валили нелюдей — прижавшись к земле, выскакивая из-за изрешеченных укрытий — и попадали в террористов.

«Три, два, один — вперед», — и мы с Сашей Христофоровым рванули. Кажется, всего двадцать метров, я вас уверяю, бежали мы очень быстро, но пули летят быстрее и за два метра до укрытия они нас настигли, сбили с ног, так что заканчивали мы свой рывок на четвереньках. Нам еще повезло, что ребята протянули руки и вытащили нас за ворота.

Я встал, я был по-настоящему счастлив, мне заматывали ногу, а я даже не обращал на это внимание. Хуже было у Сани: три пули, пробив сбоку бронежилет, попали ему в спину, две в автомат — сильно осушив руку.

Так для меня закончился этот бой…

…На Виктора Ивановича Блинова — человека легендарного, исключительного мужества, который под огнем врага смог дойти до самой больницы, из окон сыпались гранаты. И надо же такому случиться, что в ажиотаже и панике басаевцы забывали выдергивать чеку.

С другого «альфовца» пулеметной очередью повыбивало пластины в бронежилете, но сам он остался цел. И главное — непонятно, как можно было вести этот бой в меньшинстве, в десятках метров от пулеметов, бьющих сверху, когда на некоторых деревьях и кустах все листья были снесены пулями, оставаться в живых, да еще и поражать противника.

Генерал Александр Гусев:

— Генералы из МВД отказались предоставить нам свои бронетранспортеры и боевые машины пехоты. Меня заверили, правда, что как только появятся раненые, сразу же будет подходить техника для их эвакуации. Однако это обещание выполнялось очень плохо. Мои сотрудники матом кричали: «Когда будет техника?! Люди кровью истекают…» Кроме того, из-за неразберихи и безалаберности с одного из милицейских блокпостов была самовольно начата беспорядочная стрельба в сторону больницы. Одна моя группа попала под перекрестный огонь: спереди бьют террористы, сзади — милиция. У нескольких моих сотрудников бронежилеты были вспороты на спине.

И это дало результат: с началом штурма из больницы убежали около ста заложников.

Капитан Виктор Лисовский (Краснодар):

— К окнам второго этажа подвели заложников, заставив кричать, чтобы штурм прекратили, иначе их убьют. В этих условиях и речи не могло быть о проникновении на второй этаж по штурмовым лестницам, а находиться на первом было не нужно и опасно. Из-за отсутствия связи с частью подразделений, осуществляющих огневую поддержку, риск погибнуть от своих был очень велик. Поэтому сотрудникам, подошедшим вплотную к больнице, была дана команда отойти на позиции отдела.

Полковник Александр Михайлов:

— В течение начавшегося боя мы неоднократно вызывали «броню», чтобы подобраться к стенам. Ведь нужно закрепиться и осмотреться, накопиться, разобраться в ситуации. Боеприпасы на исходе… А с техникой получилась вот какая беда: БТР, который должен был доставить нам боеприпасы, подбили. Граната угодила точно в корму, где находятся топливные баки.

«Коробочка» пылала. Внутри нее находились трое: водитель-срочник, совсем еще мальчишка, его командир, младший офицер, и еще какой-то штабной майор, который вез нам… бумажки. Просто бумажки на подпись, чтобы мы за боеприпасы расписались. Из-за этих самых дурацких бумаг человек сгорел живьем… Когда мы его достали, он уже обуглился… Как потом оказалось, ехать этот майор не хотел — так заставили, и он вынужден был взять под козырек! Можно ли себе представить такое во время Великой Отечественной войны? Нет, конечно. Полный бред!

Водитель, правда, повел себя необыкновенно мужественно. Машина горела, но он, несмотря на контузию и опасность взрыва, в первую очередь вытащил своего раненого командира, находившегося без сознания, и передал его нам. Пока было возможно, наши бойцы вытащили из брони несколько ящиков с БК, но вскоре боезапас взорвался. Первый этаж занять не удалось, потому что без «брони» невозможно было подобраться к стенам, плотность огня была еще сильна.

Технику нам больше не дали, связь у меня и у ребят сдохла. Тело Володи Соловова мы сразу забрать не смогли — без «брони» это было просто невозможно. Через некоторое время нам дали команду отойти на исходные позиции. Воцарилось какое-то затишье.

…Когда сотрудников Группы удалось вытащить из «огневых мешков», штурм был прекращен. Почти четвертая часть спецназовцев была ранена.

Попросил по рации, чтобы проехал по полю БМП, и я под его прикрытием смог бы уйти.

Смотрю: выезжает на поле машина и медленно движется по направлению ко мне. А у меня связи с ним нет — рации абсолютно разные, как вы понимаете. Вот, думаю, вначале свои не подстрелили, так теперь раздавят. Но все обошлось: из штаба его сориентировали, он остановился в десяти метрах от меня и начал стрелять поверх больницы, для острастки. Я подскочил к нему сбоку, постучал по кожуху гусеницы. Развернулся люк в сторону больницы, оттуда высунулось узкоглазое лицо: «Здрасьте». В общем, вышел я под прикрытием брони с поля.

Нас отвели обратно в школу, и выяснилось, что мы потеряли троих убитыми и порядка семнадцати человек ранеными. Тогда же мы узнали, что премьер Черномырдин ведет переговоры с Басаевым по теле- фону. Но лучше бы он сам сюда приехал. Тем не менее, восемнадцатого июня снайперы получили устный приказ занять боевые позиции и работать «в свободном поиске». Но начать мы так и не успели: начались переговоры на месте, и приказ отменили.

Переговоры с Басаевым

Виктор Ерин был проинформирован о результатах первого штурма. Второй штурм планировалось проводить массированным применением войск МВД, были подогнаны до пятидесяти единиц бронетехники. Но тут начались переговоры Черномырдина с Басаевым. Телефонный кабель в больницу был проведен еще перед штурмом по инициативе сотрудников «Альфы».

То, что переговоры начались, — это нормально. Тем более, что яростная атака «альфовцев» принесла очевидные плоды: акцент с политических требований прекратить войну был смещен в сторону того, на каких условиях басаевцы выйдут из больницы, какие им будут предоставлены гарантии.

Но тогда уже — битва до последнего… Переговорив с Басаевым, Ковалёв выторговал для нас эту гарантию. Сотрудники «Альфы» переоделись в форму МЧС и пошли забирать тело Володи.

Наши осмотрели здание больницы и с удивлением обнаружили всего лишь четыре трупа боевиков. Мы, разумеется, расстроились. Особенно расстроились снайперы. Трое наших против четверых бандитов! Однако после боя Басаев освободил рожениц. Одна из них нам рассказала, что сам главарь террористов весь штурм просидел, обхватив голову руками, в одном из кабинетов, ни разу из него не выйдя. «Герой» находился в шоке…

Российская сторона пошла террористам на уступки, согласившись дать автобусы. Басаевцы, кроме автобусов, заказали рефрижератор. Вот тогда нам стало понятно, что настреляли мы не четырех террористов. Ну, а когда басаевцы с разных этажей и комнат стали сносить трупы, тут уж все сомнения развеялись окончательно.

Генерал Александр Гусев:

— Мы сначала три дня уговаривали руководство не штурмовать больницу, а потом уговаривали не отпускать их. На мой взгляд, после штурма Басаев дрогнул. Понял, что за него серьезно взялись, и выпустил после штурма всех женщин с детьми и беременных. Предлагалось на маршруте освободить людей, которых этот чеченский «Робин Гуд» прихватил с собой. Но Черномырдиным были даны гарантии безопасности от имени правительства. Нехорошо говорить о покойном плохо, но из песни слов не выкинешь…

Меня глубоко задели слова Виктора Степановича, которые он произнес в одном телевизионном интервью. Кажется, на канале НТВ. На вопрос, почему не действовала «Альфа», он ответил: «Не знаю, наверное, не могли». Знаете, как лезвием по сердцу… слышать такое. Ты дай команду, а потом говори! Вместо этого началась катавасия с попытками зарабатывать себе политические очки. Депутаты тут еще выстроились в очередь, чтобы пообщаться с Басаевым. А ведь можно было дожать! Я уверен: не завершись будённовская эпопея таким образом, причем не по вине нашего подразделения, и не было бы потом Первомайского, Дубровки, Беслана…

Когда Басаев понял, что наступает развязка, он прямо на дороге достал спутниковый телефон и связался с премьером: Степаныч, мол, как же так! После этого от главы правительства поступил приказ — обеспечить «зеленую улицу». Это было явное «новаторство» в отношениях с террористами. Премьер «держал слово» перед бандитом и матерым убийцей.

К Группе «А» это уже не имело никакого отношения. Совершая подвиг под окнами больницы, ее бойцы сберегли сотни жизней своих соотечественников и добились перелома в ходе теракта — все политические требования были сняты. Они победили в этой проигранной битве, внеся свой бесценный вклад: три жизни своих товарищей.

С точки зрения экспертов, трое убитых против десятков басаевцев — это поразительно малые потери для такой операции. Но для родителей, жен и детей погибших сотрудников Группы «А» эти потери огромные, невосполнимые.

Генерал Александр Гусев:

— Я считаю, что руководитель страны не имеет права вступать в переговоры с террористами. Никогда и нигде! Такого в мировой практике не было. Мы были против лобового штурма больницы, не считали целесообразным отпускать бандитов домой в ореоле победителей. Спецназ был в состоянии завершить эту операцию.

Хотя нам не удалось освободить больницу, но басаевцы дрогнули. Помимо убежавших заложников они выпустили некоторых людей, в том числе из родильного отделения. Но как только появились депутаты и бандиты почувствовали слабину, то ни одного заложника они уже не выпустили.

Заместителю командира отделения майору Владимиру Соловову пулей перебило руку. Он продолжал вести бой, дал товарищам отойти, а потом снайпер его добил… Думаем, как вытащить. На технике туда не подъедешь. Я просто поставил условие в штабе, что ни один депутат больше туда не пройдет, пока мне не отдадут моего сотрудника. На что мне начальник управления внутренних дел заявил: «У меня тут по полям столько моих милиционеров валяется!» Ну, это дело его совести. Мы никогда своих ребят не бросаем, всех погибших забираем с собой.

После штурма мы понимали, что дальнейшие попытки приведут к очень большим человеческим жертвам, но и Басаев понял, чем это все может для него кончится, а потом вступил в переговоры и снял все политические требования. Главное для него теперь было — ноги унести, живым остаться.

У нас было мнение: необходимо сформировать группу быстрого реагирования, преследовать банду и где-то на административной границе уничтожить. Но их никто не преследовал — довели до границы и отпустили. Готов был и вертолетный полк подключиться. Желание было огромное всех их положить. Но «большая политика» оказала действие на руководство штаба, и Басаев ушел в Ичкерию в ореоле славы.

«Без начальственной накачки»

Отчетливо помню, когда в Москве мы хоронили сотрудников, погибших в Будённовске, то погода выдалась ненастная, под стать событию. С утра зарядил дождь. Общее настроение было тягостное, на душе — муторно.

После церемонии прощания, проходившей на Лубянке в ДК имени Дзержинского (ныне Культурный центр ФСБ России) руководители и офицеры «Альфы» разъехались по трем местам: на Хованское кладбище, где хоронили майора Владимира Соловова, на Николо-Архангельское — к Диме Бурдяеву. А мы — это Александр Иванович Мирошниченко, заместитель командира подразделения, и целая группа товарищей — отправились в подмосковные Ватутинки к месту земного упокоения Димы Рябинкина.

После похорон были поминки. Для них была предоставлена столовая Управления делами Президента России на Старой площади. Народу собралось, как насчитали официанты (они же сотрудники ГУО), около пятисот человек.

Все помещение было занято столами.

— А что такое?

— Создается «оппозиция»… Некоторые хотят резко выступить и дать свою оценку тому, что было в Будённовске.

— Но я же не действующий командир!

— И тем не менее… Я прошу вас: примите меры.

В этой ситуации я попросил объявить перерыв. Потом собрал людей — человек восемь, наверное. Откровенно скажу, я знал, кого приглашать на эту короткую встречу. Главным был Владимир Березовец — нынешний исполняющий обязанности президента Международной Ассоциации «Альфа». К тому времени он лет пять как вышел в отставку, однако пользовался большим авторитетом в подразделении. Владимир Васильевич в любой ситуации может быть лидером. Я ему, кстати, и поручил организовать встречу — назвал фамилии и показал место сбора.

Когда все подошли, я сказал так:

— Мужики! Есть информация, что затевается какая-та буза. Я бы вас убедительно просил: не нужно этим заниматься! Это не место сведения счетов и выяснения того, что случилось. Мы собрались, чтобы почтить память наших погибших сотрудников. Разбираться можно будет потом, но не здесь и не сейчас.

Ни к чему не призывал. Хорошо понимал состояние Владимира Васильевича, каково у него на душе, — и у них, ветеранов, еще вчера отправлявшихся на боевые задания, и у сотрудников, вышедших из этого пекла в Будённовске.

Сказал и все. Точка.

Мне ответили, по-моему, это был тот же Березовец:

— Ну ладно, посмотрим!

После перерыва ничего не произошло. Хотя потом, как признался Березовец: «Если бы вы, Геннадий Николаевич, к нам так не обратились со словами «Мужики!», по-простому, без начальственной накачки, то все могло пойти и по-другому. Но вы, как настоящий Командир, подобрали нужные слова».

Свою роль, несомненно, сыграло и выступление Ерина. Он попросил слово:

— Дорогие родители, жены и дети. В том, что погибли ваши дети, мужья и отцы — моя вина.

Естественно, что таким признанием Ерин разрядил обстановку, снял колоссальное напряжение, которое до этого буквально сгустилось в воздухе. Это был мужественный поступок министра внутренних дел.

…То, как власти повели себя с террористами в Будённовске, дало бандитам повод считать, что и впредь все будет сходить им с рук. Или почти все. В январе 1996 года последовал рейд полевого командира Салмана Радуева на дагестанский город Кизляр, где была захвачена больница, затем тяжелые бои с его бандой и освобождение заложников в селе Первомайском.

Так что выстраданный опыт убедительно показывает: никаких политических переговоров с этой публикой быть не может. Только официальные контакты, относящиеся к «техническим» требованиям террористов и облегчению положения заложников.

«Я Басаева пережила…»

Прошли годы, десятилетия. Каждый видит в тех событиях ровно то, что хочет увидеть. Для одних — «штурм, бессмысленный и беспощадный», как повод для пиара, для других — подвиг сотрудников милиции, спецназа и врачей. Святой Крест.

Много чего было нагромождено в эти дни июня 2020 года в прессе и социальных сетях — «расследований», «шокирующих откровений». Чего только стоит, к примеру, заголовок в материале «Ленты. ру»: «Боевики заперли нас в больнице, а свои же нас расстреливали».

Я же хочу завершить очерк словами бывшей журналистки Светланы Болотниковой, которой на момент описываемых событий было пятнадцать лет.

«Многие бывшие пленники, в том числе и я, после освобождения страдали синдромом заложника, посттравматическими расстройствами. Но от первого лечат кадры документальной хроники и списки погибших будённовцев, в числе которых и дети. А от второго — время.

Мне больше не приходится прятаться от боевиков в коридорах моих снов, не подгибаются коленки от звуков выстрелов и слово «чеченцы» не вызывает страха. А любимой поговоркой стала фраза: «Я Басаева пережила, так что все остальное не страшно»».