Гром небесный

Накануне войны

— Юрий Иванович, где и в каком качестве вас застали события в Афганистане?

— В ноябре 1979 года я еще находился в США. Домой вернулся 14-го. Месяц ушел на решение кадровых проблем. В конце ноября я был назначен на должность начальника Управления «С» в ранге первого заместителя начальника Первого Главного управления КГБ.

19 декабря меня вызвал Ю.В. Андропов. На встрече присутствовал Крючков. «В Афганистане сложная обстановка, там уже работают люди из твоего управления, — сказал Юрий Владимирович. — На сегодняшний день из участников Великой Отечественной войны ты у нас один остался, кто по-настоящему воевал».

— Но ведь в руководстве КГБ были и другие ветераны.

— Сказал так, наверное, чтобы подготовить дальнейший разговор. В последний период войны я служил в 57-м Отдельном Гвардейском истребительно-противотанковом дивизионе. Дошел до Берлина. Приходилось по-разному, не всегда «легко» и «просто».

— После окончания войны вам доводилось принимать участие в боевых действиях?

— В Прибалтике. Видимо, в личном деле и записках оперативного характера информация об этом была зафиксирована, что и обусловило фразу Юрия Владимировича.

— Вы могли отказаться? Не освоились на новом месте работы, не познакомились со всем кадровым составом Управления «С», а тут такая командировка.

— В разведке, особенно нелегальной, отказываться от распоряжений высшего руководства не принято. Я задал только один вопрос: «Когда выезжать?» — «Этот вопрос решает Крючков». Тот назвал время: «Завтра утром в 6.30. Аэродром Чкаловский».

Вернулся домой, жене сказал, что срочно улетаю в командировку. «Куда?» — «В Афганистан». Больше она не задала ни одного вопроса. Вместе со мной в Кабул был направлен капитан 2-го ранга Козлов Эвальд Григорьевич (будущий первый командир Группы «Вымпел» — П. Е.). На аэродроме мы познакомились с двумя товарищами. Это были старший офицер ГРУ Василий Васильевич Колесник, сформировавший летом 154-й Отдельный отряд специального назнчения («мусульманский» батальон), и полковник Швец Олег Ульянович, его помощник. Как и мы, они были в гражданском. Во время полета какого-то обмена мнениями у нас не происходило.

Там, в самолете Ан-12, я размышлял: что же заставило руководство направить в горячую точку только что назначенного начальника управления? Первое, что мне пришло в голову, это встречи с афганцами, имевшие место в Нью-Йорке. Я перебирал в уме данные, которые мы получали от своей агентуры и контактов относительно отношения американцев к событиям апреля 1978 года.

— Вы имеете в виду Саурскую (Апрельскую) революцию?

— Ну, это вопрос не к человеку, который был сборщиком сведений. Хотя мне приходилось иногда отправлять в Центр не очень удобную информацию, вызывавшую разного рода мнения и даже нарекания. Центру, имея на руках весь массив данных, предстояло решать. В начале 1970-х имели место выходы банд на пограничные рубежи и жертвы на нашей территории. Советско-китайские отношения также накладывали определенный отпечаток на ухудшение обстановки. Кстати, с НДПА китайцы начали работать раньше нас.

— Вот как!

— На мой взгляд, они очень серьезно занимались этим направлением еще с конца 1960-х. Я сужу об этом, поскольку мне приходилось наблюдать за особенностями поведения китайцев в период накала отношений между Пекином и Москвой во время «культурной революции» в КНР. И вместе с тем видеть, как они работают с афганцами. Там, в Китае. Противостояние было не только на Дальнем Востоке, но и на юге Средней Азии. Все это сочеталось с действиями американцев — те продвигали вплотную к нашим южным границам свои посты наблюдения, составленные из агентурных сил. Работала разведка, полностью используя азиатские принципы.

— Разведка специального назначения?

— В его записных книжках имелись телефонные номера американцев, которые являлись установленными разведчиками. До возращения домой Амин проходил стажировку в США, а потом срочно вернулся на родину. Естественно, никто и никогда не показывал — и, по всей вероятности, не покажет — материалы агентурного дела. Но сама динамика действий говорит о том, что его работа на американцев была вполне вероятна. Последующее развитие событий, обострение внутренней афганской вражды, к чему Амин приложил руку, в известной мере подтверждают это предположение.

…Вы спрашиваете, следовало ли решать ситуацию военным путем. Я уточню вопрос: отдавали ли политические и военные руководители себе отчет, каковы будут последствия? Что касается КГБ, разведки, то мы предупреждали: втягивание в афганские события может привести к очень нежелательным последствиям и вызвать серьезные осложнения. Военные, насколько я знаю из разговоров с ними, также выступали против. Эта позиция подтверждается опубликованными материалами.

Что заставило высших руководителей принять иное решение, мне это неизвестно. Я знаю одно: вся история Афганистана свидетельствует не в пользу силовых методов. Если уж пришел туда, то как можно скорее уходи. Русские были там несколько раз. В советский период это был третий заход. У меня долго, до увольнения на пенсию, в сейфе лежал план вывода войск, датированный — как вы думаете, каким временем? — январем 1980 года. Принципиальное решение на этот счет было принято после укрепления новых органов власти. И вот, выходя в отставку, я сказал Крючкову: «Владимир Александрович, помните, вы мне отдали план, чтобы мы продолжали по нему работать и были готовы в любой момент к его исполнению? Он до сих пор лежит у меня».

— И что вы сделали с этим документом?

В 1983 году в США была выпущена книга трех американских авторов — Кеннета А. Ойе, Роберта Дж. Либера и Дональда Ротшильда под названием «Наглый орел. Внешняя политика США в 80-е годы». В одной из статей прямо написано, что в Вашингтоне знали о предстоящем вводе советских войск. Своими действиями они подталкивали Москву к реализации подобного сценария.

Збигнев Бжезинский подсказывал администрации США: неплохо, если бы русские увязли там, как мы во Вьетнаме. Так и случилось. Упомянутая мною книга «Наглый орел» представляет большой интерес, она охватывает весь период 1980-х годов. Из нее мы узнаем, что мероприятиям правительства Бабрака Кармаля и работе советских советников оказывалось сильнейшее противодействие.

«Капитан Лебедев»

— Ваше первое впечатление от Афганистана?

— Прилетели мы глухой ночью, в Баграме аэродромное освещение не работало — посадочную площадку освещал снижающийся самолет, так что мы смогли сполна оценить мастерство наших летчиков. Когда открыли люк и сбросили стремянку, то последовал окрик на фарси: «Дрэш!» («Стой!»). Было понятно, что мы прилетели в страну, живущую напряженной военной жизнью.

В первой половине декабря на Амина было совершено покушение «недовольными партийцами из оппозиционных фракций». Он остался жив, пострадал его племянник Абдулла — шеф службы безопасности. После этого Амин сменил свою резиденцию в Арке, в Кабуле, и 20 декабря перебрался в Тадж-Бек.

— Насколько были велики масштабы репрессий, которые проводил режим Амина?

— Стремление ликвидировать своих противников носило очень серьезный характер. И были случаи, когда противоборствующие фракции на местах пытались прикрыться поддержкой советских советников. Согласно установившейся традиции, те, кто приходил к власти в Афганистане, старались своих предшественников уничтожить. Так было при шахах и королях, так было и при НДПА.

— Вам лично довелось пообщаться с Амином?

— И вы проходили… как кто?

— Как заместитель командира «мусульманского батальона» по технической части. «Капитан Лебедев».

— Не возникало ли несоответствия между вашим умудренным возрастом и скромной должностью?

— В то время на это мало кто обращал внимание. Хотя, как потом стало известно, майор Джандад (начальник бригады охраны, порученец Амина — П. Е.) задавал вопрос относительно меня. Мол, что-то у них очень пожилой этот зампотех. Что поделать: скромный служака, который не сделал карьеры. К тому же эта легенда была рассчитана на короткий промежуток времени моего пребывания в Афганистане. Андропов так и сказал: «На десяток дней слетай туда».

Первоначально штурм предполагалось осуществить в первой половине декабря 1979 года. Когда командирам «Грома» и «Зенита» было сказано о намечающейся операции, а затем их попросили сформулировать свое мнение, то они высказались категорически против.

— И Романов, и Семёнов?

— Романов и Поляков Алексей Константинович, который осуществлял общее руководство отрядом «Зенит» — сотрудниками КГБ, прошедшими спецподготовку на Курсах усовершенствования офицерского состава в Балашихе.

— Чем они мотивировали свою позицию?

— План оказался очень сырой. Его осуществление привело бы к совершенно неоправданным жертвам и срыву всего мероприятия. Поэтому было взято время для дополнительной подготовки, в результате чего в Кабуле и появились Дроздов, Козлов, Колесник и Швец.

Поскольку от одного штурма (преждевременного) отказались, то настроение у людей несколько упало. Я бросил неосторожную фразу, которую друзья мне вспоминают до сих пор: «Ну что, опять похулиганим немножко? Засиделись!»

— Почему «опять»?

— Ну, в жизни приходится всякие вещи делать. В истории отечественных спецслужб много было «хулиганских» выходок. Поэтому эта фраза носила только воспитательный характер, чтобы взбодрить ребят. Сидеть без дела и чистить постоянно автомат — не хочется. Смотрю, ребята зашевелились.

«Объект верхней строки»

— Насколько плотно по прибывшим из Москвы работала афганская контрразведка?

— Мне сложно судить. Но то, что штурм стал неожиданностью, — это факт. Однако сошлюсь на такое неожиданное свидетельство. Как-то мне довелось беседовать с одним из руководителей НТВ Евгением Киселёвым. «Я же в это время был в Кабуле, и мы ничего не знали, — сказал он. — Мы бывали на «зеленом базаре» и там тоже об этом ничего не говорили». — «Слушай, это было время, когда мы умели хранить тайны», — ответил я ему.

— Проходила информация, что в день штурма Амин и его гости, находившиеся на званом обеде в Тадж-Беке по случаю возвращения из Москвы секретаря ЦК НДПА Панджшери, были отравлены поваром — агентом советской разведки.

— Со стороны спецназа, который брал дворец, такой агентуры не было. Когда мы приехали туда, то в беседах с В.Ф. Карпухиным, М.М. Романовым и Я. Ф. Семёновым (он находился вблизи от объекта) стало ясно: никто не знает, что представляет собой сам этот дворец Амина или, как он проходил под кодовым наименованием, «объект Верхней строки». Внутри него бывали только советники афганского правительства — сотрудники Девятого управления КГБ.

Что там во дворце произошло, кто сварил «неправильно плов» — пускай этим занимаются те, кто имел к этому отношение. А со стороны тех, кто предпринимал штурм и с трудом выяснил его внутреннее расположение, таких шагов, подчеркиваю, не предпринималось. А насчет отравления… вполне возможно. Чего в жизни не бывает.

— Афганцы были лояльны или испытывали недоверие? Романов рассказывал, как они с Семёновым в день штурма отправились на рекогносцировку на одну из высот, где находился ресторан, и как были задержаны и с трудом выкрутились.

— Как вам это удалось?

— Пошли на хитрость. Уговорили советников из «девятки» (их тоже держали в неведении), что нашему батальон у охраны нужно знать , что там и где находится. Убедили, и 26 декабря наши сотрудники прошлись по дворцу. Многое прояснилось. Эвальд Григорьевич составлял на ходу поэтажный план. «Построили» рельеф местности, чтобы знать, откуда может быть нанесен удар.

Кстати, систему охраны и обороны создавали два офицера-советника из той же «девятки» — с учетом всех инженерных особенностей объекта и характера местности, что делало его трудноуязвимым для противника.

— Вы не содрогнулись, изучив ситуацию? Когда прикинули нерадостное соотношение сил — тех, что имелись у афганцев, и тех, что Москва была готова положить на алтарь Отечества.

— Еще до рекогносцировки мы с Вадимом Алексеевичем Кирпиченко (первый заместитель начальника ПГУ — П. Е.) зашли в комнату на первом этаже посольства. Здесь работали военные — передовая группа Ограниченного контингента. Кирпиченко представил меня: «Генерал Лебедев».

В процессе обсуждения ими было высказано мнение, что штурм дворца — это задача практически нерешаемая. Я допустил, конечно, дерзость: «Почему невозможно? Надо войти внутрь и начать действовать. «Вот смотрите, — показал им на раскрашенной или, как говорят военные, поднятой карте, — местность в непосредственной близости от объекта представляет собой бутылку. Нужно войти в эту горловину, дворец ее запирает, и начинать всю операцию именно оттуда. Больших сил не потребуется. Тем более, сюда уже перемещен «мусульманский» батальон».

— В Москве узнали о вашем плане?

— Вечером мы с Козловым поехали к Иванову. Тот, видимо, со слов В. А. Кирпиченко и военных знал о моем предложении, о чем доложил руководству. «Позвони в Москву. Юрий Владимирович хотел с тобой переговорить».

По ВЧ я связался с Андроповым. «Ну, ты уже ознакомился с ситуацией? — «Да, ознакомился». — «Мы тут подумали и решили, что тебе нужно быть на другом объекте. Поезжай, посмотри как там обстановка. С учетом тех взглядов, что у тебя сложились».

Вот так меня сняли с Генштаба и сделали одним из руководителей операции «Шторм-333». Инициатива наказуема.

Два кольца

— Как дальше развивались события? — Когда мы прибыли в расположение «мусбата», там оказались два товарища, с которыми мы одним бортом летели в Кабул: Колесник и Швец, они же «майор Колесов» и «майор Швецов». Встретились, тепло пообщались. Затем обошли позиции и места дислокации.

Тадж-Бек располагался на высоком холме, оборудованном террасами. Подходы были заминированы. Единственную дорогу, серпантин, усиленно стерегли. Бригада охраны, державшая периметр, состояла из трех пехотных батальонов и одного танкового. Плюс зенитный полк, прикрывавший объект от ударов с воздуха. На его вооружении находилось двенадцать 100-мм зенитных пушек, а также шестнадцать зенитных установок, представлявших собой спаренные крупнокалиберные пулеметы ДШК. Полк этот мог стать серьезной помехой в осуществлении наших «хулиганских» планов.

Общая численность афганских частей составляла около двух с половиной тысяч человек. Кроме того, не исключена была возможность вмешательства двух танковых бригад, расквартированных под Кабулом. Обсудив с Колесником положение дел, мы пришли к выводу: сложно, трудно, но — можно.

Вечером 25 декабря в здании недостроенной казармы мы провели совещание — В.В. Колесник, О.У. Швец, Э. Г. Козлов и я. Положили на колени атташе-кейс, на нем расстелили 25-тысячную карту и начали рисовать. На обороте составили таблицу взаимодействия.

— В чем заключался план операции?

— Создавалось два кольца окружения, внутреннее и внешнее. Одно сжималось, другое расширялось. Все, что оказывалось между ними и не имело нашего опознавательного знака — белой повязки, то подлежало уничтожению.

Также оговаривалось подавление окружающих дворец Амина огневых точек — артиллерийской батареи и трех танков, державших под прицелом все подходы. Мы предусмотрели мероприятия по сковыванию мест сосредоточения резерва батальона охраны, находившихся вокруг самого Тадж-Бека. Отработали тактику поведения своих сил в ночное время. Решение главной задачи было возложено на две штурмовые группы — «Гром» и «Зенит». Спецназу ГРУ из «мусульманского» батальона и десантникам предстояло занять участки обороны и не допустить выдвижения к объекту афганских сил поддержки.

Поговорили, выпили… Тосты произносились за советско-афганскую дружбу, боевое содружество и прочее.

— Это когда один из младших офицеров проговорился, что президента Тараки задушили подушкой?

— Он был не младший офицер, а замполит батальона. Афганцы обычно быстро пьянеют, вот и этот не удержался, хмель развязал ему язык. По приказу майора Джандада — тот очень внимательно следил за ходом беседы, к потерявшему контроль замполиту подошли два офицера и тут же его вывели из палатки. (После переворота один из них бежал, вышел в Иране и пытался получить там убежище, но его выдали нам.)

О трагической судьбе Тараки было незамедлительно доложено в Центр. Информация была очень важной: Амин использовал Тараки как козырную карту. Он обещал сохранить его жизнь в обмен на ввод наших войск, а Тараки, как оказалось, был давно уже мертв.

Поздно вечером 26 декабря Колесник и я вместе с Козловым и Швецом еще раз отработали план операции. Все эти дни за Тадж-Беком велось круглосуточное визуальное наблюдение. Разведчики ночью приближались как можно ближе к объекту и оставались там на весь день.

27 декабря шла активная работа по линии тех, кто нами руководил: план дошел до Москвы и был одобрен.

Перед «штормом»

— Перед началом операции вам удалось переговорить с Андроповым?

— Удалось. После бани я и Колесник в полдень еще раз зашли каждый к своему руководству. Иванов связался с Центром, доложил Юрию Владимировичу, что все готово. Потом он протянул трубку радиотелефона мне. «Ты сам пойдешь?» — спросил Андропов. Я ответил утвердительно. — «Зря не рискуй, думай о своей безопасности и береги людей». В район расположения «мусульманского» батальона мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.

После обеда Колесник, Швец и я еще раз обошли исходные позиции батальона. Колесник отдавал указания командирам рот и приказал с наступлением сумерек переместить одну из «Шилок» на удобную позицию для подавления возможного огня зенитной батареи. Все делал спокойно, уверенно.

— Скажите, а кто были люди, замеченные на одной из высоток — те, что в день штурма изучали позиции «мусульманского» батальона? Об этом упоминают некоторые участники событий.

— Тот самый майор Джандад. К афганцам для выяснения причин поехал Швец. Когда после штурма ко мне приведут этого порученца Амина, он расскажет, что они получили сообщение о наших намерениях, но не поверили. Однако на всякий случай решили провести рекогносцировку. Об этом инциденте доложили в Центр. Вскоре нам было сообщено время начала операции — 15.00.

Затем Колесник отдал боевой приказ подразделениям, перечислив для каждого конкретные задачи. Когда он говорил, я внимательно смотрел на лица офицеров. Все разные, собранные, немного напряженные. В каждом чувствовалась дисциплина и воля. Сошлись два спецназа — армейский и госбезопасности — в тесном взаимодействии при выполнении сложной задачи за пределами своей страны.

— Судя по рассказам участников операции, время «Х» постоянно переносилось. Чем это было вызвано? Наверное, не только появлением Джандада.

— Это было связано с информацией, поступавшей от агентурной группы и благодаря техническим возможностям, позволявшим контролировать ситуацию непосредственно внутри объекта. С учетом меняющейся обстановки варьировалось и время начало операции.

— Вы имеет в виду фактор приготовления плова?

— В том числе. Тут все учитывалось.

— На острие атаки оказались спецгруппы «Гром» и «Зенит». Какова была их численность?

— Шестьдесят человек. Все в афганской форме. Два представителя от будущего руководства страны — Сарвари и Гулябзой. И еще два снайпера, работавших отдельно. Всего шестьдесят четыре человека.

— Включая начальника КУОС полковника Бояринова?

— Да. Зачем его прислали, я совершенно не знаю. Мы бы справились и без него. А Бояринов… это был человек боевой, поэтому он принял в «Шторме» активное участие и, находясь в передовых порядках, героически погиб внутри дворца Амина. Светлая ему память! Каску, пистолет и вещи Григория Ивановича передали в музей Высшей школы КГБ — теперь это Академия ФСБ.

Хочу отметить, что по дворцу работали не только «Зенит» и «Гром». Была еще группа подполковника Голубева (будущий председатель Совета ветеранов Службы внешней разведки России, генерал-лейтенант — П.  Е.) в составе восемнадцати человек. Все они были со знанием языка, с опера- тивной подготовкой, хорошо владели всеми вопросами ведения боя. Многие были из территориальных органов, прошедших обкатку КУОСом, двое из военной контрразведки. Как видите, пришлось вызвать в Афганистан и спецрезерв КГБ. В Советском Союзе тогда активно действующего спецназа не было.

— Юрий Иванович, рассматривалась ли альтернативная идея, связанная с ликвидацией Амина на маршруте движения? Чтобы не до‑ водить дело до лобового столкновения и большой крови.

— Перед нами был поставлен четкий и недвусмысленный приказ: необходимо взять дворец и нейтрализовать Амина. Точка.

— В том-то и дело. Осуществлялась ликвидация целого ряда людей, входивших в состав нашей агентурной сети, тех, кто симпатизировал СССР. Это были не только руководители партии и государства, но простые люди — специалисты, прошедшие обучение в Союзе.

«Главному — конец»

— Когда началась операция?

— В 18.45. Первыми по узкой горной дороге вперед пошли четыре БТР с бойцами «Зенита», а за ними шесть БМП с сотрудниками «Альфы». Машины могли двигаться по ней только друг за другом. Фактор внезапности был сорван. После отравления Амина были предприняты меры по усилению охраны дворца и прилегающей к нему территории: выставлены дополнительные дозоры и посты вокруг ярко освещенного прожекторами здания и на подходах к нему.

Едва первый БТР миновал поворот, за которым открывался Тадж-Бек, по нему сразу ударил крупнокалиберный пулемет. С этого момента еще на дальних подступах к объекту противник повел по колонне интенсивный огонь из всех видов оружия. В результате один из БТРов был подбит, перегородив собой дорогу и мешая продвижению. Его пришлось сбросить. Уже в первые минуты боя среди спецназа появились первые убитые и раненые. Дальнейшее хорошо известно.

— Сколько по времени занял бой?

— Сорок три минуты. Задание было выполнено.

— Откуда вы наблюдали за ходом операции?

Кстати, насчет связи. На протяжении всего штурма я по радиостанции поддерживал контакт с находившимся на узле связи «Микрон» Б. С. Ивановым. Почему-то связь была очень неустойчивой и приходилось все время менять батарейки, которые быстро «садились». Тогда Колесник отрядил солдата и тот постоянно находился рядом, снабжая меня батарейками.

— Насколько я понимаю, бойцы «Грома» оказались первыми во дворце из‑за того огневого поражения, что было получено побратимами из «Зенита» еще на подступах к объекту?

— Группа Семёнова должна была подниматься по лестнице, ведущей вверх ко дворцу. Это очень трудный участок. Фактически предстояло идти в упор, на пулеметы. Все бойцы были в бронежилетах и хорошо вооружены. Мы понимали, что если они проскочат напрямик, по середине, то это будет гораздо легче, чем продвигаться по серпантину, по которому, отвлекая на себя внимание, прорывались к Тадж-Беку боевые подгруппы «Грома». Когда же вошли внутрь, то там уже было трудно сказать, кто был первый, кто последний. Придерживаться определенных планом ролей не представлялось возможным.

Когда я писал наградные листы, возникли трудности с определением роли участников операции. На основании собранной информации получалось, что наиболее активно показали себя офицеры: В.Ф. Карпухин, Э. Г. Козлов, М.М. Романов, Я.Ф. Семёнов, В.В. Розин (отличился при захвате афганского Генерального штаба — П. Е.), В.П. Емышев и С.А. Голов. Их действия — как командиров и непосредственных участников штурма — во многом решили исход дела. На всех них я собственноручно написал представления.

Сказать, что бой носил сверхнапряженный характер, я не могу. На этот счет существуют критерии и свидетельства времен Великой Отечественной. Тут был «простой» бой в большом каменном здании. Боевой устав пехоты образца 1943 года считает такую интенсивность вполне нормальной.

— В пылу радиообмена произошло нечеткое восприятие фразы. У нас была только одна возможность для отхода — в землю, другого выхода не было предусмотрено. В случае провала «Шторма» нам оставалось только всем там погибнуть.

— Вклад «Грома» и «Зенита» известен. А какова была роль «мусульманского» батальона?

— Когда штурмовые группы «Грома» и «Зенита», несмотря на ожесточенное противодействие, ворвались внутрь, то бойцы «мусбата» создали жесткое огневое кольцо вокруг объекта, уничтожая все, что оказывало сопротивление. Без их поддержки и роты десантников потерь оказалось бы много больше. Такой бой требует теснейшего взаимодействия и не признает выделения каких-либо ведомств.

— Называются разные цифры афганских потерь внутри дворца. Сколько же их было на самом деле?

— Приблизительно девяносто убитых. Тела были вывезены и захоронены, но — потом. А пока бойцы «Грома» и десантники заняли позиции перед дворцом на случай возможной атаки афганцев. Во дворце шла интенсивная работа по сбору документов. В двух наволочках притащили материалы, найденные в покоях Амина. Я приказал отвезти их в посольство и только там приступить к внимательному изучению.

Потом в здании появились начальник афганской медицинской службы и медсестра, вокруг которой ходили наши бойцы и отпускали всяческие шуточки, укутав ее в одеяло, взятое из спальни Амина. Ее начальник, сам он только что вернулся из отпуска, проведенного в Ялте, сокрушался: «Когда же это все кончится? Когда прекратятся эти внутренние распри?» Потом посидел, подумал и сказал: «Знаете, наверно тогда, когда будет создана Советская Социалистическая Республика Афганистан».

— А что сталось с майором Джандадом?

В середине ночи пришло сообщение, что на подмогу Амину из 7-го корпуса идет подкрепление. Дали команду: «К бою!» Но все обошлось.

— Юрий Иванович, а где похоронили Амина?

— Его тело опознали Сарвари и Гулябзой… Сразу после захвата Тадж-Бека я доложил Иванову о выполнении задачи, а затем передал радиостанцию Козлову и приказал доложить результаты боя руководству. «Что с «Дубом»? — перебил его Иванов. Эвальд Григорьевич стал подбирать слова, чтобы завуалировано сообщить о смерти Амина, но Иванов спросил прямым текстом: «Он убит?» — «Да, убит». Информация об этом сразу же ушла в Москву.

Амин был завернут в ковер и зарыт километрах в десяти от ТаджБека, в горном ущелье. Координаты называть не стоит — вдруг искать будут… Хотя вряд ли что-нибудь найдут. Шакалы давно все растаскали.

Захоронением занимался сотрудник военной контрразведки — хороший, смелый парень, до сих пор перед глазами стоит. Старший лейтенант. Ему помогали заместитель командира «мусульманского» батальона по политической части Мурад Сатаров и пулеметчик, киргиз по национальности — высокий, очень активный.

— Когда вы вернулись в Москву?

— Вскоре после завершения «Шторма». 31 декабря на встрече с Ю.В. Андроповым было доложено: с учетом афганского опыта нужно подумать о создании специального кадрового подразделения в системе Комитета. В 1980 году началась работа, а в августе 1981-го появился Отдельный учебный центр КГБ СССР — Группа «Вымпел».

«Помни Афганистан»

…Где-то в запасниках разведки должен храниться сверкающий никелем карабин, который ветераны спецназа КГБ из нештатной группы «Каскад» преподнесли генералу Дроздову с дарственной надписью: «Командиру от декабристов».

«Хорошо помню генерала Дроздова без каски, в руках немецкий «Шмайсер» и радиостанция, — расскажет «альфовец» Владимир Гришин. — Я тогда не знал, что это Юрий Иванович. Я просто видел немолодого человека, очевидно, одного из высших руководителей. Он ходил довольно смело по дворцу, хотя стрельба еще не везде прекратилась. Когда я увидел его, то понял, что все будет хорошо». Самому Юрию Ивановичу о тех днях напоминал орден Октябрьской Революции и самодельная медаль «Каскадеров». На ее маленьком латунном диске изображена речка Кабулка, город на фоне гор, а на обратной стороне слова: «Ничто на земле не проходит бесследно. Помни Афганистан».